Но потом она поняла, что зло в этом мире не умрет только потому, что несколько врагов Ахилла убиты или побеждены. Они основательно постарались, демонизируя его образ. Если они узнают, кто ее сын, его в лучшем случае будут держать под наблюдением, постоянно подвергая анализам, а в худшем – просто заберут у нее или убьют. Они не остановятся ни перед чем, чтобы стереть наследие Ахилла с лица земли.

Рэнди стояла возле маленькой складной кроватки в бывшем номере мотеля, превратившемся теперь в самую дешевую однокомнатную квартиру с газовой плитой, какую только могла ей предложить Северная Виргиния. Складной кроватки малышу вполне хватало – настолько он был маленький.

Роды застали ее врасплох, случившись на пару месяцев раньше, и оказались столь быстрыми, что она вряд ли сумела бы добраться до больницы. Впрочем, ее все равно бы не приняли: она находилась в процессе смены личности, и медицинской страховки у нее не было.

Но младенец был настолько мал, что просто… вышел, и все. И несмотря на маленькие размеры, у него не было никаких проблем со здоровьем. Он даже не походил на недоношенных детей, напоминавших… зародыши. Ее мальчик был прекрасен и выглядел совершенно нормальным. Просто… маленький.

Маленький и умный. Порой это ее пугало. Всего несколько дней назад он произнес свое первое слово – естественно, «мама», ибо кого он еще мог знать? А когда она разговаривала с ним, объясняя, кто он, и рассказывая ему про отца, малыш, казалось, внимательно ее слушал и даже будто понимал. Неужели?

Почему бы и нет? Вполне логично, что ребенок Ахилла оказался умнее обычного. А что маленький – так и сам Ахилл родился с изуродованной ступней. Ненормальное тело – и притом выдающийся талант.

Втайне она назвала ребенка Ахилл Фландр Второй, но из осторожности нигде не указывала это имя, нося его лишь в своей душе. В свидетельстве же о рождении он был записан как Рэндолл Фирт – сама она теперь пользовалась именем Нишель Фирт. На самом деле так звали умственно отсталую женщину в спецшколе, где Рэнди когда-то работала санитаркой. Она знала, что вполне может сойти за особу соответствующего возраста: бегство из дома, тяжкая работа и постоянные волнения быстро ее состарили. Но какое это имело для нее значение? Она не пыталась заигрывать с мужчинами, которых знала достаточно хорошо, чтобы понять: никто из них не захочет жениться на женщине лишь затем, чтобы все свое внимание и заботу она посвящала чужому ребенку.

И потому она заботилась о внешности лишь в той степени, которой было достаточно, чтобы ее могли взять на работу, не требовавшую длинного резюме. Ее спрашивали: «Где вы работали раньше?» И она отвечала: «После колледжа – нигде, меня наверняка даже не помнят. Я почти не выходила из дому, но мой муж был не из тех, кто привык ночевать дома, и теперь у меня нет никакого резюме, кроме того, что мой ребенок здоров, в моем доме чисто и я умею работать, как будто от этого зависит моя жизнь, потому что так оно и есть». Как ни странно, после подобного ответа ее готовы были принять практически везде, куда она обращалась. Она знала, что в начальники ей никогда не выбиться, но и не стремилась к этому. Ей хотелось лишь одного: просто отработать свои часы, забрать Рэндолла из яслей, а потом разговаривать с ним, петь ему песни и учиться быть хорошей матерью, воспитывая здорового, смелого малыша, которому хватит характера, чтобы побороть фанатичную ненависть к своему отцу и бросить вызов всему миру.