Он счастлив! Именно счастлив, по–другому не скажешь! Когда каждая клеточка тела словно вибрирует и щебечет от радости: ты живой, ты выбрался, ты жег вражеские танки, утюжил пехоту, сделал все, что мог и умел, может, больше, чем мог, но при этом ты выбрался и остался в живых…

Осин знал, что это только первое ощущение, яркая вспышка после пережитого. Потом навалится усталость от боя, потом прибавится глухое, мрачное чувство одиночества и режущая ненависть к любым громким звукам. Потом (даст Бог!) он будет молча пить водку и вспоминать погибших товарищей — смешливого голубоглазого и до улыбки краснощекого Васю Косатого, обстоятельного, как все «мехи», Серегу Прончика, хмурого, упрямого и немолодого Петра Самойленко, ребят из его экипажа. Похоже, никому не удалось катапультироваться, из двух экипажей — только он один…

Но сначала — счастье! Веселое, безудержное, эгоистичное ликование физиологии. Ты молод, силен, тебе всего лишь двадцать три года, ты в очередной раз выскользнул из холодных лап Костлявой Старухи и собираешься прожить чуть меньше вечности…

Если откровенно, ему порой приходило в голову, что он не умрет, потому что этого просто не может быть. Кто угодно, только не он, с кем угодно, только не с ним! Видел, конечно, смерть рядом, близко, вот–вот, но все равно в нее как–то не верилось, что ли, честно сознавался он сам себе. Два небольших ожога за три года войны — вот и все ранения. Он — умный, лихой, везучий, он — самый молодой командир роты в бригаде, почти полный георгиевский кавалер.

И поэтому с ним ничего не может случиться!

* * *

Прихватив из развалин «кокона» облегченный вариант «калаша» и бэк–аварийку, Женька еще раз глянул на экран навигатора и бодро зашагал на юго–восток, где рассчитывал встретить своих.

Броня у танкистов легкая и удобная, но один существенный недостаток в ней все–таки есть: гравидвижители настолько миниатюрные, что почти никакие. Про аккумуляторы вообще говорить не приходится, автономный запас энергии в танкистской броне — кот наплакал над миской сметаны. Конструкторы посчитали, что основное она должна получать от установки машины, как–то упустив из вида, что машины иногда прекращают существование раньше танкистов. Поэтому о долгих планирующих прыжках, как в пехотной броне, лучше сразу забыть. Заряда в таком режиме хватит на три–четыре часа, потом каюк всей системе, знал сотник по собственному опыту. Еще не факт, что он за три–четыре часа найдет своих.

«Так что энергообеспечение на сберегающий минимум — и пехом, Евгений Батькович, пехом… Сплошным и беспросветным пешкодралом! Ать–два–левой–правой… Соловей–соловей–пташечка, канареечка что–то там поет… — усмехался он. — Ничего — руки–ноги целы, голова на плечах, положенных ей от Бога… Дотопаем!..»