Он буркнул:

– Но голую так и не увидел. Может быть, пусть сейчас разденется?

Она сказала резко:

– Но-но, поговори мне!

– Женщины злее нас, – сообщил я пленнику. – Ты не напрягай ноги, не напрягай. Я не стал привязывать к стулу, все равно выстрелить успею раньше. Да и она успеет. Я бы велел ей раздеться, но, увы, не подчиняется мне. Я вообще дикий гусь и служу только своему карману, а вот она правительству.

Он скривил губы.

– Правительству… Какой смысл?

Она сказала резко:

– Крутой, да?.. Но мы круче. Кто послал? Что велел?

Я сказал доброжелательным тоном:

– Нам, диким гусям, нет смысла хранить верность тем, кто ведет двойные игры. Да еще и предает своих людей.

Он отрезал с достоинством:

– Меня никто не предавал. И я никого не предам. Стреляйте! Я же понимаю, почему не привязан. Некогда выбивать признания, верно? Не отвечу, получу пулю в лоб, вам же надо сматываться из номера, где три… нет, четыре трупа?

– Видишь ли Дуглас, – сказал я с сочувствием и увидел в его взгляде изумление, – Овертон тебя в самом деле сдал. Сам подумай, чем ты ему не угодил или где подставил, но сейчас он решил от тебя избавиться. Причины не знаю, он просто сообщил нам, что идешь сюда ты. Думаешь, чего я сидел напротив двери уже с пистолетом в руке?

Он пробормотал:

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Ладно, – сказал я, – он сам запутался, влез в эту аферу с кражей ядерной бомбы из Украины, а теперь не знает, как выбраться. Может, потому и сдает?

Он рыкнул:

– Какой бомбы?

– А-а, – сказал я, – так он и этого не сказал? Хотя понятно, триста миллионов долларов – сумма хорошая, если ни с кем не делиться.