С глубокого похмелья, с тоской и грустью взирая на точно такого же Урфина, сидел и опрокидывал стопку за стопкой. Тяжело-спиртовое заходило на ура. И наплевать, что не ирландское. Да и на саму Ирландию, вот не вру, было глубоко наплевать. Душа требовала пойла, грусти, немного любви и реванша в проблеме с набиванием морды Урфину. Но расклад выходил чуть другой, никак не зависящий от пожеланий в дупель пьяной души.

Пойло Сдобный начал ограничивать. Идти в магазин и потом переться к себе с купленным там не позволяла гордость. Как же так, неужели такому, в рот мне ноги, серьезному сталкеру не нальют здесь, а?! Да ну, неужели! Нальют, но в меру.

Грусть получалась плохой и вредной. Вместо чистой, аки слезинка младенца тоски на душе ворочались черные злость и самоуничижение, смешанные с терзающим душу стыдом и легкой тянущей болью в левой части лица. Немудрено, с таким фингалом-то.

Немного любви прошлой ночью мне подарили с избытком. В виде первой медицинской помощи и подставленной для успокоения нервов и ласковых прижиманий груди. Грудь оказалась мягкой, и я, стыдно сказать, заснул. Но и то хлеб.

Стыд и боль имели прямое отношение к мрачно трепетавшему ноздрями Урфину. Из-за вчерашнего реванша и хотелось. Но даже пьяный рассудок говорил одно: не справишься. Рукопашка, милок, далеко не твой конек. В отличие от наливающегося в дрова Урфина.