Я – священник, потерявший веру. Избитый, никчемный персонаж. Как при потере ключей – ни за что не удается вспомнить, когда именно это произошло. Казалось, еще недавно каждый шаг был весо́м, а мир держался на миллионе невидимых струн, но все незаметно обесценилось. Мир без Бога очень одинок, в нем гораздо проще чертить маршруты. Отпадать, отворачиваться, бросать вызов – казалось, что так я узнаю о Боге больше. Что лжецы, цепляющиеся за ритуалы и обманывающие пустыми лицами, – мои враги. Но в какой-то момент я просто забыл, что враждую в шутку, шуточные доказательства стали настоящими. Я начал сомневаться, не были ли мои былые прозрения иллюзорны. В детстве я не мог понять, как люди отрекаются от своих трудных открытий, но стоило допустить возможность, что Бог никогда не говорил со мной, как жизнь начала представляться замечательно простой.

Люди говорят, что Бог их покинул. Но на самом деле это мы его покидаем, это я ушел. Сворачивая с дороги, чтобы испытать свою крепость, я забыл, как возвращаться. В погоне за опытом потерял невинность, которая позволяла обнаружить путь снова. Каждый раз я уходил все дальше и дальше, пока не исчез в бесконечном лесу. В мире Бога все обратимо, все можно исправить, мертвого можно воскресить, оступившегося – простить. В мирских же городах царит окончательность. Пустота. Необратимость.

Грубость окружения подавляла. Я не понимал, как да Косте и Лютеру удается удерживать лагерь в повиновении, почему Кари не растерзали и не выкинули в канаву, как она того заслуживает. Однако ее предложение сулило и статус, и деньги, пусть и ненадолго, так что я согласился. Даже в самовольном изгнании я не был готов устремиться дальше по карте. Без инквизиторов не бывает суда, ведь только они точно знают, солгал ли подсудимый или свидетель, но я ослеп. Еретики просили, чтобы я устанавливал правду, говоря с Богом, в которого больше не верил и которого не слышал. Или так они собирались еще сильнее раздразнить Армаду, насмехаясь над титулами духовенства и пародируя обряды? Что ж, я не видел смысла отказывать.

– А ты ведь думал, что можешь прикарманить Бога? Что он только твой, а? Ха-ха-ха! – засмеялся пьяный. – И теперь его слышат все, все, кроме тебя!

Он бредил, но лихорадочный смех пронимал. Лагерь был велик, страшен, находившиеся в нем люди – темны лицом. Они смотрели в небо и ждали, когда то взорвется и запахнет порохом; они спали, пили и задыхались от страсти прямо на краю затянутого туманом города мертвых, куда, по преданию шуай, трупы уходили, чтобы обрести покой. Но, в отличие от разбойников, воевавших лихо и весело, желающих трофеев и простой, понятной победы, здесь собрались люди, которых я до конца не мог понять. На пути сюда я встречал безбожников, видел подлецов, делил хлеб с теми, кто не может заглянуть за границы простой крестьянской жизни, видел разочарованных, потерявшихся, как и я сам.