Тимофей покосился на Бельгутая. Однажды, в подземельях Острожца, Угрим остановил для татарского нойона течение времени. Но тогда был один Бельгутай, а теперь… Неужели теперь князю под силу запереть во времени целый мир?

Все оказалось иначе.

– Я позволил себе изменить ход времени для нас четверых, – объяснил князь-волхв. – Долго это не продлится, надолго у меня не хватит сил. Но надеюсь, мы успеем договориться.

– Договориться? – прищурил глаз Феодорлих.

– Обычно договариваться старается слабейший, – заметил Огадай.

– Или умнейший, – парировал Угрим.

Хан скривился.

– Слишком умные могут оказаться слишком опасными. От таких умных лучше избавляться сразу.

Угрим неодобрительно качнул головой.

– Разве еще непонятно, что убить меня будет непросто?

– Скоро твое колдовство закончится, – оскалился Огадай. – Ты сам сказал об этом. А стрелы уже пущены.

Хан кивнул на застывшие стрелы, целившие в Угрима и Тимофея.

– Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, коназ.

Угрим улыбнулся.

– Верно – полетят. Только эти стрелы не опасны. Для меня…

Князь плавно двинул рукой. Висевшие в воздухе татарские стрелы и арбалетные болты латинян развернулись наконечниками к Огадаю. Хан невольно отстранился. Наконечники тоже чуть сдвинулись. Незримая сила притягивала их теперь к груди степняка.

– Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, – Угрим невозмутимо повторил слова хана.

Побледневший Огадай потянул из ножен саблю.

Тимофей схватился за меч.

Князь чуть шевельнул пальцем. Ханская сабля, наполовину уже обнаженная, намертво застряла в ножнах. Огадай дернул раз, другой. Ничего не вышло. Степняк прорычал что-то и отпустил оружие. Сабля, звякнув, скользнула обратно в ножны.