— Приведи его сюда, — попросил он Радора.

Зеленый карлик, как и мы, смотрел на северянина, легкая тень жалости смягчила выражение его как обычно насмешливого лица. Радор покачал головой.

— Нет, — ответил он, — сидите и ждите. Вы ничего уже не сможете изменить., да может ничего особенного и не случится, — прибавил он, но я мог бы поклясться, что он сам слабо верит в то, что говорит.

ГЛАВА 19. БЕЗУМИЕ ОЛАФА

ГЛАВА 19. БЕЗУМИЕ ОЛАФА

Йолара вскинула вверх белые руки. На всех ярусах амфитеатра, от подножия, где сидели мы, до самой вершины раздался дружный вздох; по рядам пробежало волнение. И в тот же миг, не успела еще Йолара опустить воздетые руки, окружающий воздух наполнился глубоким могучим гудением: казалось, что все органы мира, собранные воедино, с космической торжественностью зазвучали в унисон на самой низкой, какую еще воспринимает человеческое ухо, ноте величественно, требовательно, призывно! И если боги играют в те же игры, что и люди, то, пожалуй, так мог бы закричать от радости один из них, забросивший солнце в звездную сетку.

Грохот небесных сфер, катящихся в бесконечность!

Песнь рождения, возвещающая появление светила из чрева космического пространства! Эхо божественного аккорда, сопровождающего сотворение мира! От этого громоподобного звука содрогнулось все тело, как будто отзываясь на удар сердца Вселенной., ударило и замерло навсегда…

Но, подхватив этот умирающий звук, на смену ему взревели трубы и фанфары, словно все завоеватели мира со времен первого египетского фараона повели на приступ сонмища войск — победоносно и торжествующе! Громко орущие толпы Александра Македонского; надрывающие луженые глотки волчьи стаи легионеров Цезаря Великого; трубный рев слонов Чингисхана и его Золотой Орды; бряцанье и лязг оружия сборщиков дани Тамерлана; пронзительный визг флейт и барабанный бой наполеоновских армий: воинственные клики всех когда-либо существовавших на земле войск-завоевателей! Грянул мощный аккорд и… растаял вдали…

И не успело еще растаять в воздухе эхо последнего замирающего звука, как пробежало по струнам арф нежное трепещущее арпеджио, сочно и мягко отозвались миллионы деревянных рожков, задушевно и мелодично пропели флейты высокими голосами, призывно и маняще вскрикнули свирели Пана — пробуждая воспоминания о том, как шумит вдалеке невидимый водопад, как журчат стремительно бегущие ручьи, как шелестит листва лесных дубрав под внезапным порывом налетевшего ветра. — Музыка — если то была музыка — звала и томила, убаюкивала и манила, просачиваясь в оцепеневшую душу медоточивой квинтэссенцией звуков.