Но я ошибся. Наслаждаясь освобождением от отработанной жидкости (третье по силе удовольствие после секса и поглощения вкусной еды, как уверяет физиолог Юлиус Бернштайн), я услышал частый цокот женских каблучков в коридоре, а затем раздался стук в дверь и голосок Ингрид сообщил:

– Отто, это тебя. Срочно.

По ее тону я сразу понял, от кого звонок. Поспешно стряхнул последние капли и, едва застегнув штаны, выскочил из туалета. Обогнал Ингрид и уже через несколько секунд схватил трубку.

– Отто, как идут дела? – осведомился Хозяин. Это была дежурная фраза, так что я не слишком задумывался над ответом. А вот над чем стоило задуматься: Хозяин звонил только тогда, когда я был на месте. Мне невдомек, откуда он всегда безошибочно узнавал о моем местонахождении. Разве что кто-то следил за мной и докладывал ему. Мне было бы очень неприятно, если бы это оказалось правдой.

– Нормально, – ответил я так же дежурно.

– Ты сейчас свободен? – Игра в кошки-мышки. «Нет, я чертовски занят», – захотелось вдруг ответить, но я знал свое место.

– Свободен.

– Тогда отправляйся на Мантойфельштрассе, тридцать один. Клиент скончался. Доставишь его ко мне, как обычно.

– Понял.

Я положил трубку и улыбнулся в предвкушении очередной опиумной грезы. Кстати, и для секретарши нашлась работенка. Несмотря на впечатляющую глупость, она тоже никогда не нарушает условий контракта. Сейчас Ингрид добросовестно засуетилась, расставляя в углу кабинета трехстворчатую ширму чуть выше моего роста. Картинка на створках изображала… даже не знаю что. На такие рисунки лучше не смотреть подолгу, иначе начинается головокружение. У меня не было сомнений, что эта штука из другой реальности. Оттуда же, откуда приходят сны, похищающие рассудок. Оттуда же, откуда явились они. И откуда однажды раздался голос Хозяина.

Что мне оставалось? Сохранять лицо. Держаться бодрячком. Выглядеть так, будто простоватому и исполнительному парню Отто Кляйберу все нипочем.

Я послал Ингрид воздушный поцелуй и шагнул за ширму. Первозданная тьма окутала меня, пол ушел из-под ног, но оттуда проваливаться уже было некуда.

Я очутился в Послесмерти.

Посветлело. Меня окружали сумерки, каких никогда не бывает там, где день сменяется ночью. Вообразите себе мир, одновременно отлитый из свинца и слепленный из пепла, многообразно серый, не теплый и не холодный, на ощупь разный… и одинаковый, немного липкий, но легко стирающийся. Словно прикасаешься не к предметам, а к памяти о них, спрятанной в кружевных лабиринтах коры высохшего мозга. Вот именно – памяти, а память всегда подводит.