На лице ее вспыхнула и тут же погасла легкая улыбка.

— Наверное, так. Вашингтон меня разочаровал. Тамошние люди, они какие-то ненастоящие. Прикидываются важными, сильными, умудренными опытом, а на самом деле все это фальшивка, искусственный фасад, который скрывает неуверенных в себе людей. Им пришлось бы полагаться только на божью помощь, если бы они оказались в реальной жизни, там, где стреляют, убивают друг друга, где день за днем смотрят смерти в лицо. Самым важным им кажется смена декораций в высшем свете. — Рива сжала кулаки и потрясла ими в негодовании: — Боже, самым ужасным вечером после возвращения в Вашингтон был вечер, который я провела с сестрой на смотринах ребенка. Пять часов, целых пять часов я выслушивала бесконечную болтовню женщин о том, когда и как их дитятки научились ходить. Как забавно ползал маленький Джонни, и каким ангелом была Сюзанна. Других тем они не знали. Думаю, что они не верили, что на свете существуют страшные вещи. Я хотела вскрыть себе вены!

Моше кивнул, нахмурившись, пытаясь представить общество настолько благополучное, что может позволить себе такие иллюзии.

— Но ведь они слушали новости? Видели войны по телевизору?

Рива посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Это все ненастоящее, Моше. Вот Вьетнам был реальностью. Они осознавали это, когда получали тело любимого сына в цинковом гробу. Но жить в сегодняшней Америке — это все равно что жить в какой-то сюрреалистической фантазии. Эти люди проголосовали за запрещение права собственности на оружие для самообороны. Конечно, они видели кровь по телевизору. Американцы видят стрельбу, останавливаются и глазеют, но всего на минуточку, а потом возвращаются к болтовне о своих детях и футболе. Та кровь, которая на экране и в новостях. — не настоящая кровь. И человек, который умирает у них на глазах, не представляется реальным.

— Неудивительно, что ты испытываешь потребность с кем-нибудь поговорить. Передай мне чашечку кофе. Но только одну. Мне еще надо проверить результаты сегодняшних учений.

ГЛАВА 18

ГЛАВА 18

Когда Раштак взглянул на трех Ахимса Оверонов, он шумно заскрежетал сам с собой. Сложная система связи свела воедино рассыпанные по всей галактике станции Ахимса, и на одном из огромных голографических мониторов Пашти возникли изображения Оверонов.

Раштак всегда нервничал, когда ему приходилось иметь дело с Ахимса. Не потому, что Ахимса представляли опасность, просто, по мысли Пашти, их окутывал некий таинственный покров, такой же, каким люди окружали своих щедрых богов. С самого начала взаимоотношений этих двух видов Пашти чувствовали себя не совсем полноценными. Сменилось много поколений Пашти, Ахимса никогда не напоминали им об их корнях, но тем не менее чувство благоговения только укреплялось. И сейчас Раштак мучился от сознания собственной неполноценности, которое так долго тяготело над его народом. Он храбро напряг свои вибраторы и попытался усмирить дрожащие нервы — а это было так трудно: ведь приближались циклы.