Чувствуя себя последним подонком, толкнул без стука дверь, возле которой оказался. Хисстар, что сидел там в глубоком кресле перед камином, с тяжелой книгой в руках, поднял рассеянно глаза.

— Где Меч? — спросил я, направляя Силу в пылающий перстень.

Багровый огонь стонал и бился у меня в руках. И так же стонал и бился у стены воин Тьмы, один из тех, кого почитали на Ямах Собаки, как почитают анласиты своих Хранителей. Один из тех, перед кем преклонялся даже я. Один из тех воинов, магов, ученых, кто оставался с Темным и в дни его могущества, и в дни его поражения.

Он пытался сдержать стон. Но ему было больно. Так больно, что задавленный крик перерос в отчаянный вой, и не мог хисстар скрыться, уползти, спрятаться от бьющих из камня безжалостных, жестоких лучей.

И он заговорил.

Он сказал, что в одном из залов есть провал. Что нужно шагнуть в него. Что сутки, полные сутки, вниз и вниз будет падать дерзнувший. И что никто не переживет этого падения.

— Показывай зал.

Страшно было смотреть, как корчится в муках тот, на кого еще недавно я мог смотреть лишь снизу вверх. Я и сейчас не был достоин большего. Скорее наоборот. Но я был сильнее.

Он не смог встать, когда придержал я свою магию. Не смог. Но пытался. И даже сделал несколько шагов. Однако ноги отказались держать, и хисстару — боги, хистару! — пришлось ползти по коридору. Я не помогал ему.

Я не настолько спятил, чтобы коснуться его. Узкая дверь — не заметишь, если не будешь искать специально, — открылась бесшумно, когда мой проводник царапнул тонкой бледной рукой по узору, нажав что-то в замысловатых завитках — Открылась, и Сила дохнула на меня, как недавно дохнул ветер, разгоняя мороки гнилого мира. Дохнула, сплетаясь с моей собственной мощью. Сила, исходившая из темного провала в центре.

Клинок был там, без сомнения. А здесь, возле двери, опираясь спиной о косяк, сидел хисстар. Я увидел его лицо.

До этого он отворачивался, да и судороги, что били это сильное, гибкое тело, не давали приглядеться. Он сидел, опустив глаза. Почти не дыша. Губы были искусаны, и кровь испачкала узкий упрямый подбородок. Алая кровь. Хисстар был человеком.

А потом, то ли отдышавшись, то ли осознав наконец тишину, он поднял глаза. И такая мука была в них, такая боль… То, чем терзал я его плоть, не шло в сравнение с пыткой, которая терзала сейчас его душу. — Предатель. — Веки опустились. Острые черные ресницы, мокрые от невольных слез, бросили на скулы полукружья теней. — Темный поймет — Он-то простил бы. Я не прощу. Убей. Ты знаешь как.

И зачерпнув той Силы, что хлестала из глубины горы, скрутив ее, как скручивал собственную, я ударил в хисстара всей мощью, какую только мог осилить сам. А мог я много. И воин вспыхнул, огненным смерчем пройдя по комнате, сметая все на своем пути, выплавляя в камне стеклянистую дорожку.