В горностаевом плаще, наброшенном прямо на голое тело, с серебряным кубком в одной руке и дымящейся пахитосой в другой, она стояла посреди всей этой суеты, принимала почтительные извинения и многочисленные заверения (от имени губернатора, от лица наместника, по поручению генерального прокурора и прочая и прочая), кратко отвечала на осторожные расспросы жандармского дознавателя, естественно, в присутствии обер-прокурора и равного ему по рангу товарища президента верховного суда провинции, пила горькую вишневую водку, курила крепкую пахитосу и думала о том, что же произошло сегодня ночью.

Двенадцать дней назад, перед самым отлетом с Йяфта, к ней на яхту пришел Руй Ирк. Его сопровождали несколько мужчин, перешагнувших свои средние годы и одетых, по-видимому, из уважения к графине, в национальные гегхские плащи, отдаленно напоминавшие латиноамериканские пончо, в серо-зеленых и оранжевых тонах. Это были старейшины гегхской диаспоры на Йяфте, и они пришли выразить почтение, засвидетельствовать уважение, предложить услуги, но, главное, сказать, что они счастливы возвращению одной из «Несущих Свет». «Несущими Свет» гегх называли своих дворян. Имелось в виду, что дворяне несут на себе свет (отсвет) божественного права повелевать. Помазанники, в общем.

Посещение было не более чем визитом вежливости, но во время разговора выяснилось, что через две недели на Сше[76] состоится традиционный гегхский фестиваль, успевший стать за прошедшие годы чем-то вроде национальной гегхской ассамблеи и символом единения народа гегх.

«Боже мой! – сказала тогда себе Лика. – Я-то думала, что гегх исчезли, а они, оказывается, не только существуют, но и фестивали устраивают».

На самом деле так думала не она, а покойная графиня Ай Гель Нор. Тогда, больше восьмидесяти лет назад, когда эта молодая красивая женщина умирала от тяжелого радиационного поражения, ей, да и не только ей, казалось, что история гегх завершилась. И это было верно, но лишь отчасти. У уцелевших гегх оказалась удивительно сильная тяга к национальной самоидентификации. Многие из них уже не первое поколение жили на других планетах, среди других граждан империи, но теперь, после постигшей их народ катастрофы, гегх почувствовали непреодолимую тягу быть вместе, оставаться отдельным народом, у которого есть собственная история, и культура, и язык, не вымерший окончательно, даже через три тысячи лет имперского существования. Конечно, корни такой жесткой позиции протягивались глубоко в недра истории, но вот пробил час, и снова забродило густое, как мед, темное, как ночь, и пряное, как страсть, гегхское вино.