— Сегодня же отправлю в Обережную гонца, чтобы Добролюб прибыл сюда. Как говорится, сядем рядком и поговорим ладком, — решил Световид и получил одобрительный кивок отца.

Обманывать бывшего скомороха в его планы никак не входило. Каким бы это ни казалось абсурдом, но у него и в мыслях не было нарушать слово главы рода, данное им тут же, в этой самой горнице. И не имело значения, что все, кто знал о том, сейчас находились здесь же. Все в этом мире имеет цену, и далеко не всегда та цена измеряется златом и серебром: есть такое, что ни за какую деньгу не купить.

— Я вам еще не все обсказал, — начал Градимир, и было видно, что говорить он намерен о вещах серьезных. — Тут дело касаемо нашей семьи…

— Это что же получается, Смеяна… — Выслушав рассказ сына, хмуро начал и осекся Световид.

— Нет, не получается, — твердо возразил Градимир. — В том уверен и сам Боян, хотя и съедает его ревность, как ржа добрый клинок, и я за это голову на плаху положу. Но вот сказать, что зять не прав, я не могу.

— Выходит, Смеяна честь блюдет и сомнений в том никаких быть не может?

— Батюшка, а есть ли у тебя сомнения в твоей невестке?

— Это еще что за весть несказанная!

— Коли не ведаешь, то я скажу. Жена моя всю жизнь другого любит, с младых лет, но ни взглядом, ни делом того не показывает, будучи верной и преданной моей спутницей по жизни. Смеяна — дочь ее и подобного от нее ждать нельзя, а сердце… Сердцу не прикажешь.

— Эвон как все. А я ни сном ни духом. А как же так-то? Ить вижу, что ты не просто по долгу с ней, хотя и без вашего ведома вас окрутили.

— Верно все видишь, люба она мне. До гробовой доски люба. Но сложилось так, как сложилось.

— Значит, в Смеяне уверен?

— Про то уж сказывал.

— Ну и слава Отцу Небесному.

— Погоди. А что же ты только о Смеяне и спрашиваешь? А как же скоморох?.. — удивился было Градимир, но осекся, глядя на отца.

— Видать, пришла пора. Ведаю я о том, что Добролюб в Смеяну влюблен, и давно уж, еще с того дня, как впервые порог нашего дома перешагнул. Однако место свое он знает и всегда знал, а оттого любовь свою от самого себя всегда таил.

— Гхм, — неожиданно закряхтел старик.

— Да брось, батюшка, — отмахнулся было Световид, но, видя, что старик не собирается отступаться, вздохнул и продолжил: — Барон Берзиньш. Когда встал вопрос о том, что или мы его спровадим на тот свет, либо он доберется до тебя, я решил послать Добролюба, дабы он его упокоил и устранил угрозу.

— То я ведаю.

— Ведаешь, да не все. Заставить его такое сделать я не мог. Нужно было, чтобы у него появилось нечто, чего он не захотел бы лишиться, нечто, что можно было бы использовать как поводья. Я так рассудил, что, пока ты в крепости да под крепкой охраной гарнизона, барону до тебя не добраться. Поэтому решил обождать, пока Добролюб не обзаведется семьей, сам, так чтобы ответственность почувствовал, а еще лучше — дождаться, когда женка понесет. На одной деньге далеко не уедешь. Насколько он ловок, не мне тебе рассказывать, попытка же могла быть только одна. А Берзиньш тот, чтоб ему в гробу перевернуться, прости Отец Небесный, достал-таки тебя в крепости и едва ядом не извел. Когда я направился в Обережную, то взял с собой Смеяну, хотя легко мог и оставить дома. Взял с умыслом. По дороге в Обережную мы остановились на постоялом дворе, и я предложил Добролюбу за плату порешить старика. По виду понял, что ни за какие деньги он на такое не пойдет, скорее уж в бега подастся. Настаивать я не стал, но сказал, чтобы подумал, а ответ дал, когда назад поеду. На обратном пути тебя опять попытались убить…