— Неужто хочешь, чтобы я в одиночку твоего суженого из плена вызволил? Так забот у меня полным-полна коробочка.

— Но того, что это тебе не по силам, не сказываешь?

— Мало ли о чем я не сказываю. Это не значит, что мне все по плечу.

Возмущению Виктора не было предела. Да, он любил Смеяну, любил всем сердцем и всем остальным, чем можно было любить, но вот так легко воспринять то, что его хотят отправить на явную смерть ради спасения другого, того, кто ей люб, он не мог. Не просто не мог — его трясло от злости на эту бабу. Вот поди и издохни, но доставь мне моего суженого-ряженого. Картина маслом, блин!

— Выкуп за Бояна обещан великий, — продолжала гнуть свое Смеяна. — Как сладишь дело, все то серебро твоим будет. Не сумеешь возвернуть его живым, только тело доставишь, — голос предательски дрогнул, — получишь половину. А если голову татя того с телом мужа моего — так и все сполна.

— Прости, боярышня, но серебра у меня в избытке и думами иными голова переполнена.

— Стало быть, добро, родом моим принесенное, вот так легко позабудешь?

— Добро, говоришь? Добра от рода Смолиных я видел немало, вот только счеты меж нами все уж разрешены, за все я сполна отплатил. Или еще какой должок припомнил воевода-батюшка? Так ты сказывай, я долги завсегда возвертаю, да сторицей.

Слова сквозь зубы цедит, и теперь она видит перед собой зверя лютого и непокорного. Не только она, эвон холопы напряглись и вперед подались, дабы случись что, упредить и за хозяйку вступиться. От Добролюба сейчас опасность исходит волной, ее руками пощупать можно — густая, как кисель у доброй хозяйки. Вепрь. Как есть Вепрь. Вот только нет в ней страха. Что это? Никак она им любуется? Дикий. Необузданный. Такой… Такой… Если кто с той задачей и справится, так только он. Прав старый Радмир. Тысячу раз прав.

— Гвоздь, Лунь, отойдите.

— Дак…

— Кому сказано.

Ого! Мы еще и гневаться умеем. А на личике — ни страха, ни растерянности. Настоящая внучка своего деда и дочь своего отца. «Что же ты мне поведать такого запредельного желаешь, чтобы уши чужие не слышали? — подумал Виктор. — А может, и мне того… Отойти, от греха подальше?» Что-то подсказывало, что сказанное ему может не понравиться. Уж больно решительный у боярышни вид. Опять же сорвался. Отец Небесный, сколько раз сам себе пенял на это — и снова-здорово!

— Поклон тебе, Добролюб, от деда. Прости, сразу запамятовала передать.

— Сказывал же, нет у меня долгов перед воеводой, как и перед батюшкой твоим, — вновь загоношился Виктор.

— Не от моего деда поклон-то, а от твоего. Так и сказывал — кланяйся, мол, внучку.