Тягостный вздох, мучительная гримаса и опять вздох…

– Вообще-то я приседал… то есть как там… при-ся-гал не разглашать…

И еще один вздох, и покряхтывание, и сопение… Наконец сквозь все это прорезалось первое толковое слово:

– Изолинит.

– Да ну?! – не сдержался Матвей. – А я-то вообразил, будто ты просто ради смены обстановки хочешь вступить в племя уродцев!

Дик снова вздохнул, еще тяжче прежнего:

– Ага. Только не просто. И решил я не сам. Меня завербовали на Альбе.

– Кто? Уродцы?!

– Да нет, – Крэнг наконец улыбнулся. – Альбийская жандармерия. Они сказали, что наши художества по их законам караются световой камерой и предложили выпирать…

– Выбирать, – поправил Матвей.

Эх, Дикки-бой, Дикки-бой! Первый раз в жизни остался без присмотра и сразу купился на такую туфту!

А Дикки-бой продолжал:

– Знаешь Свенсена? Нет? Вэлл… Он влип у них за полгода до нас и, чтоб выкрутиться, придумал, как пробраться в хальт-дистрикт. Проще отварной репы: нужно стать дикарем. Ничего лишнего. Никакой электроники, даже антибион не нужен – нам привили иммунитет от всех местных болезней…

– Нам? – переспросил Молчанов.

– Ну да! Я иду восьмым. Страшновато, конечно, в первый-то раз, но до сих пор все возвращались благополучно…

– Ты сам видел вернувшихся?

– Н-нет, – Дик слегка замялся, – но с чего бы это мне стали врать?

Так. Семеро долболомов, каждый из которых шутя приволок бы тридцать-сорок кило руды. Для собственных нужд Альба с ее технологией не прожует и тысячной доли этого. Замаячь же на рынке хоть тень такого количества изолинита – в галактике бы поднялся хай даже посильнее, чем если бы на Ханаане официальной политикой провозгласили антисемитизм. Ох и наивный же ты мужик, Дикки!

Вслух Матвей ничего этого не сказал. Вслух он спросил:

– А уродцы?