Николай осмотрел номер. Посреди него, между двумя открытыми окнами, под большим зеркалом, стояла огромная кровать. Под атласным покрывалом на ней лежали розовые пышные подушки (Колян поморщился – вот ведь подушки выбрали, небось, девки постарались засранки!). В полутьме горели небольшие масляные светильники, распространявшие сладкий запах каких-то трав, добавленных, видимо, в масло. Света они давали не очень много, но всё-таки позволяли рассеять ночной сумрак. Он кинул взгляд налево-направо… никого. Сделал шаг к кровати и вдруг на него свалилось сзади какое-то тело, крепко сжав его за горло и обхватив ногами. На автомате он сделал движение вперёд, поднырнул и резко сбросил нападавшего на кровать. Из ножен на предплечье сам собой выскочил нож, он сделал замах:

– АЙ! Это я! – перед ним лежала Юлька, голая, как Ева в райском саду и испуганно таращила глаза.

– Ах, ты… – дальше, как говорилось в допотопной комедии, следовал непереводимый итальянский фольклор.

– А я ей говорила не надо! А она – давай сюрприз устроим, давай сюрприз устроим.

Ксюха вышла из другой комнаты, ехидно улыбаясь в неверном свете ламп.

– Дуры! Устроили бы вы сюрприз! Ну и дурры! Вы что, не понимаете, что мы в состоянии войны живем, а если бы я вас положил сейчас? Как мне жить-то потом с этим прикажете? – Николай опустошённо опустился на колени перед кроватью.

– А ты положи нас, положи, Николай Фёдорович. А мы, может, и хотим, чтобы ты нас положил или поставил… Мотаешься хрен знает где, а мы тут в чёрном теле сидим, – Ксюха подошла сзади, прижалась к его вспотевшей спине полными, налившимися сосками. Затем, положив голову ему между лопатками, обхватила руками за пояс и стала тихонько распускать его. Николай шутливо хлопнул по её шаловливым рукам:

– Ну-ка не баловать! Помыться мне с дороги надо. Есть тут где?

– Есть, пошли скорее! – бабы потащили его за руки в проём двери слева, где обнаружилась довольно приличная ванная комната. Они с визгом стащили с него одежду, затолкали в ванну, как бы невзначай прикасаясь к нему разгорячёнными гладкими телами и этак ненароком проводя по его покрытому шрамами телу своими крепкими ладонями. Они поливали его из ковшиков тёплой водой, терли мочалкой, пока наконец, он чистый, как новоотчеканенный рубль, не был увлечён на кровать-сексодром. Всё, что он успел спросить – где дети и чем занимаются, на что ему было заявлено, что пообщаться с детьми он успеет и завтра, а сейчас они уже спят и нечего отвлекаться. Потом он вспоминал эту ночь с дрожью и сладким томлением в чреслах, как говорили наши предки. Девки, сексуально оголодавшие за время его отсутствия, чуть не заездили его до утра, да два раза чуть не передрались из-за обладания достойным призом. Только его жилистый кулак останавливал их, иначе бы драки не миновать. Наконец, под утро они все уснули, накричавшиеся, утомлённые любовными ласками и физическими упражнениями. Колян уснул с мыслью: «А ещё есть порох в пороховницах, не совсем в старого пердуна превратился…»