— Да, — Том кивнул. — Я очень поразился тогда.

— У меня не только это получается. Вот ты помнишь… Помнишь, как мы поссорились тогда?

Роббинс ожесточенно потер виски:

— Разве мы с тобой ссорились, Цинь?

Проводник задумчиво переводил взгляд то на одного, то на другую.

— Вы ссорились, — тихо уточнил он.

— А я захотела, чтобы ты это забыл. Чтобы не было этого вовсе — для тебя. И ты… И этого для тебя не стало. Я могу… — Она сделала перед глазами жест — узкой, темной ладошкой, словно снимая невидимую паутину. Или — стирая что-то с доски. — Вот. Я могу очищать. Сознание. Душу. Другим. — Она вдруг сгорбилась, по-детски горестно прикусила губы: — Другим. Себе — не получается. — Она снова выпрямилась. — Вот сейчас я скажу слова. А ты их запомнишь. Слушай: «Семь ветров, семь судеб, семь самураев». Повтори!

— М-м… «Семь ветров, семь судеб, семь самураев», — повторил Том.

— А сейчас…

И снова бронзовая ладошка взлетела вверх. Теперь к лицу Тома. Смахнула невидимые знаки.

— Повтори! Повтори теперь!

— Что повторить? — Он ожесточенно тер виски.

Впервые в его глазах Цинь увидела эту тень — тень страха.

— Повтори слова, которые я просила тебя запомнить.

— Ах да… Ты же только что… Только что сказала. Вот черт! — Том сильно сжал руками голову, словно хотел сломать свой череп к чертовой матери. — Ты — вот что. Ты не делай так больше, Цинь. Это… Это плохо. Понимаешь?

Тень не уходила из его огромных, словно фосфоресцирующих глаз — глаз потомка африканских колдунов.

— Я не буду этого делать. Друзьям. — Она неожиданно провела рукой по его жестким волосам. Ей хотелось прогнать злую тень. — Только если меня попросят. Или если без этого нельзя будет.

— А наоборот… Вернуть память ты можешь? — уже своим, не ломающимся от напряжения голосом спросил Том.

— Нет. Это — насовсем. Только от кого-нибудь другого можешь узнать то, что я… отнимаю.

— «Семь ветров, семь судеб, семь самураев», — тихо напомнил Проводник.