Девушка очаровательным движением приложила пальчик к его губам, не позволив ему вымолвить ни слова.

– Ничего не спрашивайте, прошу вас… Дорогой мой, единственный, я буду вас любить всегда! Но вашей я быть не могу. Увы, теперь я принадлежу другому. Молю вас, не ищите меня. Прощайте.

Она выскользнула из его объятий и исчезла в вечернем тумане. А Франсуа все стоял, не в силах двинуться с места.

* * *

Долгое время Франсуа ничего не слышал о Луизе. Наутро после их встречи она уехала в неизвестном направлении, и ему ничего не оставалось, как смириться с потерей. Мрак поселился в его душе, он мучительно искал причину столь бесславного конца их любви.

Из сказанного девушкой он сделал вывод, что отец выдает ее замуж. Что ж, такое не редкость, сплошь и рядом родители устраивают выгодные партии дочерям, и никого не волнует их собственное мнение. Но Франсуа никак не мог взять в толк, чем он-то плох? Да, у него нет земли, но он личный секретарь королевы и ее «кузен». И, конечно, вздумай он жениться, Екатерина не поскупилась бы, ибо монархи частенько дарили своим родичам деньги и земли на свадьбу. Может ли быть, чтоб Луиза об этом не подумала и не рассказала о нем отцу?

В мысли о замужестве возлюбленной его укрепляли намеки, которые время от времени позволяли себе придворные. Притворно вздыхая, они говорили:

– Что делать, мессир, верность – это цветок, который редко встречается в природе.

– Не правда ли, шевалье, как верно сказал господин Маро: легче удержать птичку на ладони, чем усмотреть за женщиной?

И исподволь, и напрямую Франсуа пытался расспросить их, но, словно по молчаливому уговору, никто не говорил ему ни одного конкретного слова.

Романьяк жил словно во сне, ничто его не радовало. Даже рождение третьей дочери королевской четы, Маргариты, и устроенный по этому поводу пышный бал прошли для него почти незаметно. Он потерял весь огонь, с которым так страстно интриговал против Дианы де Пуатье, и фаворитка вздохнула с облегчением.

В сомнениях и терзаниях прошел год. Франсуа все еще горевал по потерянной любви, хотя боль заметно притупилась. В душе его поселилась горечь, и печальная усмешка снова стала то и дело появляться на губах.

* * *

То был день, когда шевалье де Романьяк участвовал в королевской охоте. К полудню публика, загнав дюжину зайцев, утомилась, и слуги разбили шатры для обеда. Сытно поев и передохнув, кавалькада во главе с королем пустилась в обратный путь.

Франсуа, погруженный в свои мысли, ехал одним из последних, рядом с ним на прекрасном вороном коне гарцевал известный придворный повеса и сплетник барон де Контелье. Захмелевший после сытного обеда и вина, он не мог долго молчать и вскоре обратился к Франсуа: