Матье мысленно улыбался, слушая долгие восхваления Аркуэн. Прекрасный руководитель, умелая убийца, верная дочь Матери Ночи, заботливый наставник... О методах ее управления Слушатель умолчал, но они и так были известны всем, и избегавший общества Черной Руки Тацкат едва сдержал усмешку. Наверное, он, как и Лашанс, уже свыкся с мыслью о том, что пошлют его, и не слишком переживал по этому поводу. Альга не могла ничего упустить, план не должен был дать сбой — своих бывших учеников на произвол судьбы она не бросит. Давняя потеря сына сделала ее слишком сентиментальной, и некоторым из убийц везло получить ее расположение и почти материнскую заботу. Матье она в этом отказала, ограничившись во времена его пребывания в Чейдинхолле обычной вежливостью и безразличием, причину которых он понял не сразу. Он был аккуратен в словах и действиях, безукоризненно придерживался правил...наверное, слишком безукоризненно, что убивало у данмерки весь к нему интерес.

 "Матушка, она все равно не заменила бы тебя. Я все сделаю, и скоро все они умрут. Немного иначе, чем я планировал, но все получится. Вот увидишь, ты будешь рада..." — внутренний диалог успокаивал, погружал в приятное оцепенение, которое всегда давало ему силы. Силы ночью ползти по чьей-нибудь крыше, забыв про страх высоты, часы сидеть неподвижно, выжидая жертву, оставаться безукоризненно спокойным в моменты ярости Аркуэн. За это она его и ценила, одаряя редчайшей благосклонностью. Тяжкий труд терпеть ее характер, выслушивать излияния и не давать ей напиться вознаграждался доверительностью. Может, она и впрямь считала его близким себе человеком, может, наоборот, принимала за неодушевленный предмет, перед которым нечего скрывать...

 Слушатель все еще говорил, перебирая причины, по которым Ж'Гаста и Хавилстен не могут выполнить волю отца Ситиса. И хаджит куда способнее в ближнем бою, чем в стрельбе из лука, и Хавилстен сейчас по важным для Братства делам пребывает слишком далеко, чтобы вызвать его для убийства Филиды... Убедительность всего этого можно было бы подвергнуть сомнению, но никто не собирался возражать, придерживаясь своей роли и не желая задерживаться еще на час, чтобы выслушать все аргументы Слушателя, в которые он обычно облекал свою неоспоримую волю.

 Разговор о Чейдинхолле зашел не сразу. Анголим, не то старательно поддерживая иллюзию всеобщего решения, не то возомнив себя великим оратором, долго говорил о потерях за последний год, перечисляя погибших и их достоинства. Не обошел вниманием и Корнелия — такой талант, такое блестящее начало, и — Ситис, как жаль — так печально закончил свою жизнь, сбившись с истинного пути.