Он шумно потянул носом воздух.
– Ковач, ты дерьмо. Продал своих друзей, как вшивый чинуша. За что? Они умерли, пополняя твой банковский счет.
– Кажется, это наша работа, Исаак. Убийство за деньги.
– Мне по херу гребаный квеллизм. Этот случай – особый. Сегодня легла под шрапнелью сотня людей "Клина". Не говоря о Тони Леманако и Квок Юэн Юй… Твои руки по локоть в их крови.
Что-то обожгло мне горло и защипало глаза. Имена…
– Как солдаты они оказались слабоваты.
– Мать твою, Ковач!
– Как скажешь.
Я оказался у стыка, на котором застывшие пузыри образовывали круг, выступая из основной структуры. Вытянув руку вперед, я зацепился за неровность. По телу пробежала волна панического страха: что, если Карера заминировал корпус?
Запечатанная в полисплав рука ощупала корпус, и я замер неподвижно. "Санджет" глухо свалился с плеча. Рискнув выглянуть через узкий проем между двумя пузырями, я быстро осмотрел позицию. И нырнул обратно в укрытие. Подсознание воспроизвело зафиксированную в памяти картинку.
В центре находился тот самый посадочный порт с углублением диаметром в триста метров, в окружении выпученных как пузыри образований. В свою очередь округлую форму последних искажали более мелкие бугорки, беспорядочно набросанные со всех сторон. Должно быть, отряд Леманако оставил у входа в порт какой-то маяк. Иначе Карера не сумел бы найти порт на огромном корпусе: тридцать километров в поперечнике и шестьдесят в длину.
Взглянув на дисплей гермошлема, я понял, что единственным из "живых" радиоканалов был тот, по которому еще недавно доносилось хриплое дыхание Кареры. Ничего удивительного: ему и следовало прекратить трансляцию, едва обстановка немного прояснится. Какой смысл раскрывать кому-то собственную, весьма выгодную позицию.
Заныла спина. Переменив позу, я стал наблюдать за местностью, градус за градусом. Все, что нужно было увидеть – это одно неосторожное движение. Всего одно.