Иссохшие мембраны крыльев были плотно обернуты вокруг скелета. Труп примостился на невысоком насесте, навсегда застыв в таком положении. Удлиненный череп поник, наклонившись вперед и закрыв некогда излучавший свет грудной орган. Глаза марсианина были закрыты. Но…

Подняв клюв, он смотрел на меня.

Нет. Ни хрена подобного.

Наклонив голову, я приблизил лицо к трупу и всмотрелся. На длинную затылочную кость неведомо откуда упал блик света.

– Просто немного посижу здесь, – уговаривал я себя, пытаясь справиться с новым приступом веселья. – Здесь тихо. Всего пару часов… Так нужно.

Опершись на здоровую руку, я осел на пол и прислонился к стене. Рука бережно сжимала пистолет. Тело, словно червяк, расслабленно провисло в мобилизирующем костюме – напоминая желе, лишенное воли и не желавшее о^. ивить свой внешний скелет. Взгляд устремился ввысь, в пространство зала, и на некоторое время почудилось, будто я вижу неясные тени пляшущих в воздухе крыльев. Казалось, они хотели вырваться из стен.

В какой-то момент стало понятно, что крылья трепещут в моей собственной голове, и я почувствовал, как их тонкие, словно бумага, мембраны касаются внутренней поверхности черепа. Они царапали глаза, очень больно, мешая смотреть по сторонам, – то серые, то черные, серые – черные, серые – черные, черные, черные…

И, наконец, жалобный вой, словно печальная песня…

– Просыпайся, Ковач.

В первый момент голос показался мягким. Кто-то бесцеремонно теребил мою руку. Глаза, казалось, заклеил1– насмерть. Подняв руку, я натолкнулся на округлое стекло гермошлема.

– Очнись.

Снова голос, на сей раз – более грубый. По нервам сразу побежала тонкая волна адреналина. Моргнув, я навел зрачки на резкость. Марсианин замер на насесте в той же позе – все нормально, так – но теперь его загораживала другая фигура, одетая в полисплав и стоявшая в опасной близости. Три или четыре метра… Вне зоны досягаемости. И «Санджет», направленный в мою сторону.

Мою руку никак не оставляли в покое. Скосив глаза вниз, я увидел одну из марсианских машин, с целым набором тонких щупов хлопотавшую над перчаткой скафандра. Отмахнувшись, я прогнал машину. Сперва отступив назад, непонятная конструкция заторопилась прочь, словно принюхиваясь.

Карера расхохотался. Его смех прозвучал внутри моего шлема слишком громко. Показалось, будто трепетавшие в голове крылья каким-то образом расширили внутренний объем черепа – словно найденные в этом зале высохшие останки оказались более прочными, чем мои собственные кости.