– Бросьте оружие! – закричал он. – Вам ничего не грозит! Мы вам не враги!

И тут по ним врезали из ствола посерьезнее.

Лист железа, которым был прикрыт борт джипа, зазвенел от ударов пуль, словно громадный гонг.

– Не стреляйте! – крикнула Ханна. – Мы пришли с миром!

– Валите отсюда! – отозвались из лагеря. – В жопу вас! Вместе с вашим миром!

– Я выйду к вам без оружия, – предложил Васко. – Не стреляйте, я просто стану ближе, у ворот. Поговорим!

– Я сказала – в жопу! Застрелю! – голос у девушки был нервный, срывающийся и Ханне категорически не понравился. Обладательница такого голоса вполне могла пальнуть и в безоружного.

– Я выхожу! – Васко встал, не обращая внимания на угрозы.

Ханна попробовала схватить его за штанину, но он, небрежно отмахнувшись, шагнул на открытое пространство перед воротами, показывая поднятые руки.

– Могу развернуться, чтобы вы посмотрели со спины, – предложил он, – я безоружен. Выходите, поговорим. Мы не враги. Мы пришли спасти вас…

– Нам не нужна помощь!

– Да, выйди ты наконец-то!

Он стоял перед воротами и трупы раскачивались над его головой – двое худых, костлявых подростков лет шестнадцати и третий покрупнее, в обгорелых зеленых джинсах и остатках серого худи с надписью «Мичиган», возраст не определить – вороны уже склевали лицо.

Раньше Ханну гарантированно вырвало бы от такого зрелища, а сейчас она воспринимала происходящее, как кадр из нового сезона «Ходячих», или какого-нибудь их вбоквелла-приквелла – с новыми персонажами вместо набивших оскомину Рика и компании.

Осенний лес, засыпанный яркой листвой и хвоей, медленная речка цвета застывающего свинца, голубое небо, подсвеченное остывающим солнцем, аккуратные домики и сгоревший скелет пикапа у ворот, на которых болтаются повешенные.

«Сюр!» – как сказал бы папа.

Но папа был мертв уже несколько месяцев.

Она помнила его улыбку – отдельно, отдельно походку, отдельно жесты, поворот головы, смех, голос, иногда ей, закрыв глаза, удавалось сложить из деталей паззл – на миг увидеть живого и близкого человека, но…

Папа превращался в воспоминание. И с мамой было так же. И с братом. И с прежней жизнью. Все распадалось на детали, исчезало, стиралось из реальности, чтобы уже никогда не вернуться.

Вот сейчас перед ней была реальность – висела, подвешенная за шею, и попахивала, заглушая запахи леса и воды.