– Они будут продавать, не мы, – поправила глупого напарника Маманя. – А мы пришли тебе об этом рассказать. Типа, что дальше делать будешь?
Урбек прищурился, по очереди разглядывая доносчиков, понял, что дело вроде серьёзное, почесал подбородок и кивнул на контору:
– Ну-ка, пошли внутрь, расскажете об этой барыге подробнее.
* * *
Теперь Антон обречён.
И не только потому, что совершил зверское убийство, оставив на месте преступления такое количество следов, что достаточно одного звонка в полицию, чтобы он получил пожизненную каторгу. Нет, не только. Теперь он обречён, потому что… Потому что когда Антон бил ножом старуху – не один раз, а несколько, не останавливаясь… Когда он бил, Шера ощущала его ярость, обиду, гнев – ведь Буторин расправлялся с тем, кто, как ему казалось, превратил его жизнь в ад. Но сквозь эти, в общем, объяснимые в данном случае эмоции девушка почувствовала глубокое удовлетворение.
Антону понравилось убивать.
Заурядному, неприметному челу на скромной должности. Не герою и не преступнику. Обыкновенному. Буторин почуял вкус крови и осознал себя убийцей. Хищником. Может, в иных обстоятельствах он давно стал бы преступником и уже сидел в тюрьме, но в благоприятном окружении вырос нормальным, и подлинная суть Буторина оказалась запечатана плотиной воспитания и вызубренных правил.
А Шера эту плотину разрушила…
И неожиданно подумала, что теперь может остановиться и понаблюдать за происходящим со стороны. Антон, без сомнения, продолжит убивать, а поскольку глуповат, то быстро попадётся…
– А потом, когда ты потеряешь и здоровье, и достоинство на каторге, я приду к тебе и расскажу, почему ты страдаешь… – Девушка улыбнулась: – Это будет красиво.