Не скажу, что сразу пришел в норму. Совсем наоборот. Первые несколько дней я не мог не то что ходить, но даже говорил с трудом. Модификаторы питались ресурсами моего организма и, по словам Лилит, могли бы убить меня, продлись их действие дольше. Но самое ужасное то, что наниты не покинули мой организм.

— О чем ты думал? — спросила Лилит, когда поднялся этот вопрос.

— О тебе — ответил я просто — Иного пути не было, ты же знаешь.

— Да, прости — она обняла меня, все так же лежащего на кровати, уже который день.

— Все так плохо? — спросил я.

— Я что-нибудь придумаю. Обещаю.

И Лилит придумала. Я спас ее, там на крыше, а она спасла меня здесь, в больнице. Так и должно быть, верно? Двое против всего мира.

Сотрудничая с лучшими врачами из Горизонта, которых любезно предоставила Блэки, Лилит удалось разработать сыворотку, нейтрализующую действие модификаторов на какое-то время. И теперь, если я хочу продолжать жить, мне придется колоть ее себе не реже раза в сутки.

После этого я быстро пошел на поправку. Патрик не жалел денег на самое лучшее лечение и препараты. И каждый день, глядя на себя в зеркало я видел эти улучшения. Исчезли черные круги под глазами, кожа из бледно-серой вновь вернула свой естественный оттенок. Но кое-что осталось неизменным. Три длинных шрама с рваными краями, тянущиеся от виска, через левый глаз и далее по щеке вниз к подбородку. Их оставил мне страж на той крыше. Нет, не страж. Это был Мор. Мор оставил мне эти шрамы. Действуя лапами стража, сделал их он сам, оставив мне отметку на лице как напоминание о нашей встрече. Патрик сказал, что можно убрать эти шрамы, но я отказался. Я хотел помнить. Помнить, каждый раз, когда буду смотреть в зеркало, о том, какой ценой далась эта победа, и, как хрупка наша жизнь, как быстро все может закончиться.

Лилит не возражала. С тех пор как я очнулся, она не отходила от меня ни на шаг, постоянно была рядом. Кроме всех теплых чувств, которые она ко мне испытывала, она призналась мне, что винит себя в случившемся.

— Я не должна была уезжать. Не должна была бросать тебя. Я такая дура — шептала она со слезами на глазах.

Я не стал утишать ее словами о том, что это пустое и напрасно она себя винит. Вместо этого я пересказал ей слова Алена, сказанные им в Горизонте о нас двоих. И после, лежа в темноте, мы до самого рассвета вспоминали этого вояку, его шутки и армейские байки. Пробыв с нами так недолго, он оставил о себе самые светлые воспоминания, и теперь история о нашей первой встрече и той охоте на грендалей вызывала одновременно улыбку и слезы. Он сказал, что в неоплатном долгу передо мной, за свое спасение. Но в итоге, он смог не только выплатить свой долг, но и превысить его тысячекратно, и теперь уже я оказался в долгу перед Аленом. В долгу, который уже никогда не смогу оплатить.