Светлый фон
– Может, конфискнем?

– Тебе шмальнуться или засветиться захотелось? Если шмальнуться, то дряни я тебе и так достану, хотя не советую, а если засветиться, то неприятностей и без того выше головы.

– Тебе шмальнуться или засветиться захотелось? Если шмальнуться, то дряни я тебе и так достану, хотя не советую, а если засветиться, то неприятностей и без того выше головы.

– Нет. Ты же знаешь, я наркоты не терплю, – возразил я Тоготу. – А насчет засветиться… Пацаны нас и так видели.

– Нет. Ты же знаешь, я наркоты не терплю А насчет засветиться… Пацаны нас и так видели.

– Ну, видели, и что? Нахамили, получили в табло. Их личное дело… А вот если ты товар хозяина попрешь…

– Ну, видели, и что? Нахамили, получили в табло. Их личное дело… А вот если ты товар хозяина попрешь…

– Ладно, не продолжай, не дебил.

– Ладно, не продолжай, не дебил.

– Что-то не заметно, – и на сей оптимистической ноте диалог с Тоготом закончился.

– Что-то не заметно,

Поход оказался недолгим. Пройдя мимо двух полуразрушенных цехов, мы оказались на берегу Малой Невы. Вот где Тарковскому нужно было «Сталкера» снимать. Настоящие промышленные руины. Огромные здания с мертвыми, выбитыми стеклами, а внизу какие-то машины, груды проржавелого производственного материала. Из темной воды, подернутой болезненной бензиновой пленкой, торчали почерневшие от времени бревна, поддерживающие гнилые причалы. Мне даже смотреть было страшно на эти полупрогнившие доски.

– Чуден Днепр при тихой погоде.

– Чуден Днепр при тихой погоде.

– Все чудесатее и чудесатее, – согласился я с Тоготом.

– Все чудесатее и чудесатее,

Тем не менее, я бодро зашагал вслед за маркграфом, стараясь не вляпаться в лужу мазута или еще в какое дерьмо.

– Вот ты, как взрослый человек, скажи мне, как можно было изгадить так территорию собственного предприятия? – продолжал вслух рассуждать невидимый Тогот, судя по звукам, перепрыгивая с груды стальной, насквозь проржавевшей арматуры на груды окаменевшего цемента. – Ведь самим должно быть противно.

– Им не противно… Им все равно, – отвечал я, пытаясь форсировать лужу ядовито-зеленого цвета. – Тут все народное, то бишь государственное, а значит, ничье.