Вот Линда в галерее, оценивающе смотрит на незнакомого грубияна. Ее глаза сверкают, на щечках ямочки. Она притягательна, как никогда. Вот она в ярости машет клинком, пытаясь проткнуть его насквозь. Ведьма светится изнутри, щеки раскраснелись, волосы откинуты назад, она похожа на разъяренную тигрицу. И так прекрасна, когда склоняется над ним, решая, что делать — вцепиться в горло или впиться в губы поцелуем. Вот она сидит, едва живая, в плену у троллей, отчаявшаяся, с потухшим взглядом. А вот Линда в его рубашке, стоит к нему спиной, и так мило, по-домашнему, почесывает изящную лодыжку. Такая беззащитная доверчивая. И все это она. Она.

Яркий огонек вспыхнул и погас. В тот же миг Алексей понял, чего ему не хватало. Последний кусочек головоломки стал на место. Остатки воспоминаний вернулись к нему, открыв охотнику целый новый мир, ранее утерянный. Мир, скрывавшийся в крохотном огоньке, прятавшийся в глубинах памяти. Это он сам — сообразил Кобылин. Недостающая часть его личности, осколок разбитой души. Белый огонек, гнавший его в путь, служивший ему маяком, — это он сам. Нет. Теперь не он. Теперь — я.

— Это же я, — потрясенно прошептал Кобылин и открыл глаза.

Ведьма стояла у прозрачной стены, смотрела на него печально и зло, с заметным разочарованием, как смотрят на любимую вещь, сломанную хулиганом. Но теперь Алексей знал, что это только маска усталости. Он видел под ней совсем другую женщину.

— Линда, — шепнул он. — Это я.

Ведьма прищурилась, подалась вперед, прижала ребенка к груди одной рукой, а другой уперлась в мягкую стену. Зыбкий свет огней за ее спиной на секунду превратил фигуру ведьмы в карандашный набросок, состоявший только из теней и света. Ее взгляд впился в лицо Кобылина, высматривая там то, что минуту назад он сам искал в ней. Алексей поднял руку и приложил к стене — напротив ладони ведьмы. Мягкая поверхность пульсировала — и с каждой секундой пульс нарастал.

Глаза Линды вдруг распахнулись — широко, как у детской игрушки. Ее лицо побелело, лишившись последних красок. Она резко наклонилась, чуть не ткнувшись носом в прозрачную стену. Ее губы задрожали, и она едва слышно выдохнула:

— Кобылин?

— Я, — шепнул Кобылин. — Прости. Прости, что так долго.

Ведьма глянула на ладонь охотника, прижатую к стене напротив ее собственных пальцев. Ее зрачки сузились, в них заплескался огонь. На щеки волной хлынул румянец, губы налились алым цветом свежей крови. Ведьма вспыхнула, как спичка, в мгновенье ока превращаясь в разъяренную фурию. В глазах ее плескалась ярость и надежда — совсем как тогда, когда они выбирались из ее горящего коттеджа.