– Узнаешь? – тихо спросил Оиентал.

– Да, – медленно кивнула Тэра. – Саметриминэл. Одна из первых вспышек. Одиннадцать искалеченных, двести получивших травмы. Мы тогда долго не могли понять, почему «щиты» не отреагировали.

– Ну, это очень просто, – усмехнулся бывший Ученик Алого Беноля. – Потому что Деятельные разумные наносили повреждения друг другу. «Щиты» это не контролируют, потому что в этом случае они бы вообще не смогли прикасаться друг к другу. И как в таком случае мы могли бы заниматься любовью? А ведь она же – главное в нашей жизни, не так ли?

Пламенная удивленно покосилась на него. Ей показалось, что эту абсолютную, божественную, непреложную истину он произнес как-то… саркастически, что ли. Но Оиентал не обратил на этот взгляд никакого внимания.

– …и вообще, мы ведь долгие тысячелетия живем в обществе, где не существовало насилия. Поэтому ничего вокруг нас не приспособлено к противодействию чему-то подобному. Вокруг нас – и внутри нас. Даже наша психика. Вернее, что я говорю – в первую очередь наша психика. – Он увеличил изображение. – Вглядись в их глаза – что ты видишь?

– Безумие.

– Отлично, – энергично кивнул Ши. И тут же сменил картинку. – А теперь?

– Каменный мост, – тихо произнесла Пламенная. – Три месяца назад.

– Нет, я про взгляд.

Тэра протянула руку и, ухватив Оиентала за плечо, развернула его к себе лицом.

– Зачем ты показываешь мне все это?

Он усмехнулся:

– А знаешь, похоже, тебя сегодня послали мне Боги.

– Боги?

– Ну да. – Он довольно кивнул. – Я уже третий день мучаюсь, не понимая, как мне донести до всех то, что я понял. Я же ведь все это время не мог ничего делать. Все валилось из рук. Желтый Влим купил меня выделением Общественной благодарности на комплекс биотических реакторов, но я так и не смог заняться разработкой проекта. Все думал и думал. А когда понял… Это… Я просто осознал, что слишком молод и слаб, чтобы убедить хоть кого-нибудь… Мы привыкли жить в очень и очень узких рамках. Ну, как колонии моллюсков в питательным бульоне тропических отмелей. Чуть солонее – и нам становится плохо. Чуть холоднее – мы начинаем болеть. Чуть темнее – и мы торопливо захлопываем створки раковин и пытаемся отгородиться от того, что происходит снаружи. Мы перестали быть людьми. Мы деградировали из людей, которые овладели огнем, сталью, морями, а потом и небом со звездами, в таких вот примитивных моллюсков, которым уже ничего не интересно, кроме одной теплой отмели, на которой мы пригрелись. А если что и происходит, то мы просто смыкаем створки и надеемся, что все пройдет. Или ты как-то по-другому оцениваешь то, что мы ушли оттуда? – он кивнул куда-то вверх, – и спрятались за силовыми полями от тех, кто убивал… – Он заметил, как она слегка скривилась, услышав это грубое слово, являющееся едва ли не самым страшным олицетворением насилия, но упрямо повторил: – Да, УБИВАЛ нас на нашей прародине.