– Не говори, кума. Так ведущий там привел жуткую статистику по нашим женщинам – мне аж плохо стало! Ведь у нас половина женщин – одинокие!

– Врут они все.

– Этот не врет вроде, за народ радеет. Говорит, сто семьдесят пять наших баб из тысячи никогда не состояли в браке, сто восемьдесят – вдовы, сто десять – разведенки. Представляешь?

– Представляю, кума, у самой младшенькая, Галина, разведена, да внучки две – никак хороших мужей не найдут, все попадаются алкоголики або гулены. Горькая наша доля.

Старушки остановились на ступеньках лестницы у храма, задрали головы, разглядывая сияющие золотые купола.

– Богато православие живет, – покачала головой Милолика. – Вот только свято ли?

– Иные да, иные нет. Знаешь, кого я тут недавно встретила? Протоиерея новгородского, Хрисанфа. Страшный человек, не к месту будь сказано! Черный весь изнутри, а туда же – о святости и о грехе глаголет, сам во грехе погрязший.

– Это какой же Хрисанф? Знавала я одного, в Парфинском приходе служил, да сгинул вроде.

– Высокий, горбится, седой, а глаза – как дыры!

– Ты точно его видела?

– Так его ни с кем не спутаешь. Хотя здесь он был без рясы, в мирском.

– Что же он тут делал?

– Шептался с каким-то бритоголовым хлопцем, потом исчез. Но это был он, Хрис, правду говорю! – Прасковья перекрестилась.

– Ладно, бог с ним, – махнула рукой Милолика, – кто сюда только не ходит. Даже безбожники тропу протоптали, чтобы не отстать от начальства. А Хрис и вовсе не Иисусу Христу служит, а Мороку. Не знаю, что хуже. Пошли, что ли?

– Пошли.

Они поднялись к главному входу в храм и двинулись дальше, разглядывая резные золоченые двери, колонны и фрески на стенах.

Вечером бабушка Милолика встретилась с братом.

– Я сегодня в церкви была, с Прасковьей.

Георгий с любопытством посмотрел на сестру.

– На Сретенке?