Светлый фон

Георгий усмехнулся, вышел.

– Чем будем заниматься? – торопливо добавил Антон.

– Спать! – объявили Максим и Данила в один голос и озадаченно посмотрели друг на друга.

Все засмеялись.

– Что ж, давайте расходиться по апартаментам. Катя, Даша, за мной!

Девочки с удовольствием высвободились из руки матери, побежали за отцом умываться.

Владислава взяла мужа за руку, повела в спальню.

– Ты тоже спишь на ходу. Что с вами сделали там, на поляне?

– Имплантировали совесть, – пошутил Антон, оглянувшись.

Максим и Данила остались вдвоем.

– Я действительно спать хочу, – сказал Максим. – Такое впечатление, будто на мне воду возили.

– Аналогичное впечатление и у меня, – признался Данила. – Но я все же спать не пойду, порисую. Надо закончить последнюю руну. А ты лучше спой что-нибудь веселое.

Максим засмеялся.

– Ну, если я петь начну, весь дом проснется. Это у тебя работа тихая – сиди и води рукой по бумаге. Я с тобой посижу, если не помешаю.

– Без проблем. – Данила начал разворачивать свои холсты.

До позднего вечера Данила вырезал на дощечке руну, поглядывая на карандашный эскиз. Получалась интересная фигура, слегка напоминающая две соединенные основаниями куклы-матрешки. Максим наблюдал за работой художника, затаив дыхание, буквально медитируя от процесса, и даже подходившие к ним время от времени Громов и Пашин тоже подолгу разглядывали руну. Наконец, к двенадцати часам ночи руна была закончена. И, словно дождавшись этого момента, в квартире появились гости. Точнее, Иннокентий и Георгий привели человека, при виде которого мужчины оживились и заулыбались.

– Терентий! – сказал Илья, пожимая руку гостя.

– Тереха! – облапил его Антон. – Рад тебя видеть! Ты совсем не изменился.

– Я тоже рад вас видеть, – ответил Терентий Ратников, три года назад принимавший участие в схватке с бесовскими силами. – Привет, заговорщики! Ну-ка, колитесь, что вы тут задумали!

Вышли из своих комнат и женщины, обрадованные встречей не меньше мужей. Начались расспросы, воспоминания, Ратникова познакомили с Максимом, и он с удивлением вгляделся в смущенного Данилу.