– Прошу прощения за опоздание, – прорезался в интеркоме голос командира патруля. – Помощь нужна?

– Нет, – тяжело сказал председатель Совета безопасности, ведя вздрагивающий куттер на снижение. – Почему не задержали живым? Кто стрелял?

– Мы не вели огонь на уничтожение, – сухо ответил пограничник. – Он взорвался сам.

– Инк, запрограммированный на нападение?

– Если бы это был инк, он действовал бы точнее.

– К-диверсант? Человек?

– Ни тот, ни другой. Судя по всему, это был «серый человек». Он шел навстречу в нормальном темпе, и мы не сразу разглядели, кто внутри. Хорошо, что он открыл огонь на большой дальности.

Баренц оглянулся, бегло оглядел компанию: Максимов держался за плечо, левая щека его была обожжена и покраснела. Хакан Рооб, цел и невредим, сидел в позе тибетского ламы с полузакрытыми глазами. Кий-Коронат хмуро вертел в руках осколок блистера.

– Живы, отцы? Садимся.

– Ты же говорил, что К-диверсанты с их «серой гвардией» не представляют реальной силы, – пробурчал директор УАСС. – А они самые натуральные террористы с весьма широкими возможностями.

Баренц снова оглянулся, сухое костистое лицо его с широким лбом и неулыбчивыми глазами было серьезно, но в голосе послышались нотки необычного для него сожаления:

– А не зря тебя прозвали корочуном, Остап. На твоем месте я бы задумался о происхождении прозвища.

– Что-то я не слышал, чтобы начальники нравились всем своим подчиненным, – все тем же ворчливым тоном отозвался Кий-Коронат, не обижаясь. – Лучше быть корочуном, чем «статуей командора», как прозвали Эрберга.

Рооб, рассматривающий ногти на руке, засмеялся тихим мелким смехом. Кий-Коронат удивленно, Максимов с любопытством, а Баренц озадаченно посмотрели на него.

В дырах, пробитых в прозрачном колпаке машины, окруженных сеткой трещин, свистел ветер, куттер вздрагивал и норовил свалиться в штопор, что-то позванивало и потрескивало в его каркасе – того гляди развалится, а председатель ВКС смеялся…

Что-то промелькнуло за бортом, Баренц резко поднял голову, мгновенно весь подобравшись, но это были галионы сопровождения, один из них успокаивающе покачал узкими лонжеронами стабилизатора.

Служебный модуль Савича ничем не отличался от кабинета Железовского, разве что его хозяин был связан с обработкой массивов информации совершенно из другой области знания.

Включив пейзаж: луг, кромка леса, голубое небо, река, – Савич сел рядом с гостем, поправил на виске сетчатый лепесток эмкана. Стена напротив превратилась в дымную пелену, опрокинулась, распахнув черный зев космического пространства с россыпями созвездий; на этом фоне влево уходила, теряясь в бесконечности, полупрозрачная белесая труба, похожая на древко копья, украшенного светящимся красноватым «наконечником». Было видно, что «наконечник» тихонько движется, удлиняя хвост древка, вызывая в памяти ассоциации с древней ракетой и высотным самолетом. Это было развернутое компьютером изображение тоннеля Большого Выстрела, увенчанного «тенью».