— Да ты, скотина, знаешь, кто я?! — завопил опомнившийся Жорж. — Я тебя в выгребной яме сгною, в болото засажу, я тебя, гад… — Синявский схватил стоявший на тумбочке утюг, двинулся на Матвея. — Попадание внутрь — смертельно, соображаешь? Убью!

Еще двое парней встали с кроватей, явно собираясь помочь товарищу, да и бугаи оклемались, уверенные в своей силе. И Матвей вынужден был применить превентивные меры воздействия.

Русбой, которым он владел в совершенстве, как и айкидо, основан на приемах нейтрализации противника без тяжелых травм. Поэтому Матвей использовал хаппо ундо[42] — принцип «движения на восемь сторон света» — лишь в приложении к тодомэ — пресечению атаки, в результате чего утюг из рук Жоржа перекочевал к нему, телохранители красавца улеглись на пол, а двое студентов залезли под стол. Движение в комнате прекратилось, шепот девушек стих, воцарилась полная тишина. Матвей аккуратно поставил утюг в тарелку с ветчиной, наставил палец на держащегося за руку Жоржа:

— Покой ценя, покой любя, ни ты меня, ни я тебя. О’кей, мальчуган? Же не компран па? Андестенд ми, май френд? Кивни, язык жестов я тоже понимаю. Вот и отлично. Теперь ты мой бенефициарий, а это значит, что я тебя предупредил, сопляк.

Фыркнула одна из девушек, потом захихикали остальные, захохотал благодушно настроенный волосатогрудый «патриарх». Под этот смех Матвей и удалился, чувствуя «аморальное удовлетворение», но далеко не уверенный в том, что акт воспитания подействует на привыкшего себе ни в чем не отказывать Жоржа.

Поскольку машину Матвей оставил за три квартала до общежития, чтобы не «светиться» понапрасну, он решил проехать две остановки на трамвае. И оказался свидетелем достаточно громкого разговора двух гегемонов, возвращавшихся то ли с работы, то ли с застолья.

— Прихожу я, бля, вчера домой, Серега, а они уже обедают без меня: жена, бля, дочь, бля, и этот хмырь е… в рот! Зять, значит. Ну, я и говорю…

Матвей переглянулся с невысоким седым пассажиром, стоявшим рядом. Седой кивнул на беседующую пару:

— Высокоинтеллектуальный у них разговор. — Вряд ли он понял подтекст сказанного.

Матвей ответил без улыбки:

— Может быть, он сказал правду. Но вообще-то сейчас это норма.

— Вы правы. Но я всегда был уверен, что самое большое отклонение от нормы — посредственность, серость, а не наоборот. Вы меня понимаете?

— Понимаю.

Поставив машину во дворе дома, Матвей сел было к терминалу, но раздавшийся звонок радиотелефона изменил его намерения. Звонил Дикой:

— Хорошо, что вы дома. Срочно в управление.

— Что случилось? — У Матвея, что называется, екнуло сердце.