Я опешил. Мне иначе представлялась обитель Тайного Двора. По плану, мне следовало…
— Помогите! Меня обокрали! — громко сказала Лайла. Кипение человеческой массы не прекратилось. Кто-то повернулся на сказительницу, да и только.
— Меня обокрали! — возмущенно прокричала Лайла, и ее голос заглушил шум Тайного Двора. Наступила тишина. Десятки взглядов обратились на стоявшую посреди зала женщину с черной повязкой на глазах. — Он вытащил мой кошелек!
Я уже отступил прочь, смешавшись с замершими от неожиданности людьми и превратившись в одно большое эмпатическое ухо. Раздражение, удивление, страх, боль, тревога, скука, сомнения окружающих — все разом обрушилось на меня и едва не свело с ума. На лбу выступила испарина от эмоций, прорвавшихся сквозь неумело выстроенный опытом барьер. Я искал подозрительность в душах людей, искал взгляды, обращенные в мою сторону. Но все смотрели на истеричную девушку, в которую превратилась Лайла.
— Кто-нибудь поможет мне?! А?!
Послышался чей-то ядовитый комментарий. Могучий страж вернулся к отчитыванию молодняка, дверь хлопнула раз, другой. К Лайле поспешил затянутый в форму стражник, со спешно нарисованным на лице участием.
На меня никто не обращал внимания. И я, стараясь быть невидимым, направился к дверям, ведущим внутрь ставки.
Кабинет шерифа находился где-то там… За моей спиной возмущалась Лайла, рассказывая о негодяе, укравшем ее кошелек. Сказительницу пытались успокоить, но та вырывалась и кричала все громче, привлекая к себе всеобщее внимание.
Где-то за глазами образовалась тупая боль от урагана чужих чувств, но я должен был слышать. Должен был знать.
За дверью оказался коридор и простая лестница из железных ступеней, ведущая наверх и вниз. По пролету на второй этаж тяжело поднималась женщина, терзаемая внутренней болью. Она цеплялась за перила, словно те придавали ей сил. Шанс.
Я оказался рядом с ней, осторожно взял за руку:
— Позвольте я помогу.
Женщина, чье лицо хранило на себе печать горя, удивленно, но благодарно кивнула.
— Осторожнее, ступайте осторожнее, пожалуйста, — сказал я. Мимо прошел стражник, посмотрел на женщину, на меня и принял нас за семью. Хорошо, Эд. Вдох-выдох, Эд. Тут наверняка есть эмпаты, и они не должны почувствовать твоего напряжения.
Я погрузился в горе женщины, впуская его в себя. На глаза сами собой навернулись слезы переживания за сына, схваченного людьми Тайного Двора и томящегося где-то в подвалах ставки.
Боль в голове запульсировала ярче, словно кто-то вгонял в череп стальные гвозди.