– Хотите мой выбор? – сказал я. – Ловите.

В конце концов, не зря же я таскал его с собой так долго…

Я размахнулся что было силы и засветил веслом прямо в морду Разводящеру. Размах вышел не очень – в отличие от матерщинника Карташова у меня не было выдающихся успехов по физре.

Весло, в полете совершив два полных разворота, ударило по лбу чудовищного мусорного дракона.

Бэнг! Рогатая башка дернулась, будто мой снаряд был заряжен электричеством.

Весло упало вниз, с чавканьем врезалось в перепаханную землю.

Дракон дважды хлопнул крыльями, как бы осмысливая произошедшее… А затем чудовищно заревел, извергая из пасти клубы дыма и огненные языки…

Дальше все происходило очень быстро.

Пур заорал, выпалил из обоих стволов дробовика и, перехватив его за дуло, побежал на подступающих мертвецов врукопашную.

Кот Евгений, издав особенно противный скрежет, заменяющий ему боевой клич, с разбега атаковал своего врага – Псевдочеловека.

А я, ничего особо не планируя, кинулся к той платформе, на которой была заточена Альбина…

* * *

Дальнейшее я помню отрывочно… Помню перекошенные рожи, зубастые пасти подручных Разводящера… Помню струи пламени, которые задевали волной жара, так что трещали волосы и искры обжигали щеки… Помню, как дубасил по стеклянной стенке пузыря выхваченным у кого-то знаменем с крылатым разводным ключом, а с той стороны стекла что-то кричала Альбина…

Помню вопль освобожденного Влада: «Веслом, Серый, веслом!! Прямо по харе ему!!! Дайте мне весло тоже!!» Помню, что я и сам кричал какие-то слова из арсенала Карташова… Помню, как кот Евгений яростно полосовал когтями знаменитую треуголку, и паучьи лапы никак не могли его зацепить, такой он был храбрый, маленький и верткий… Помню, как Пур, зажимая рану на боку, требовал, чтобы мы оставили его, что он прикроет, что нам надо уходить… Но мы его не бросили.

Мы почти добрались до Двери, когда Разводящер, уже чувствуя поражение, полыхнул, разлетелся мириадами смертоносных осколков и клочьев мусора… Под ногами разверзлась земля, Альбина поскользнулась, я успел ухватить ее за руку и смотрел в ее глаза – голубые-голубые и ужасно глубокие, и мысль была только одна, самая важная на свете: «Не отпускай ее… Только не отпускай!»

* * *

Я вздрогнул, просыпаясь. В окно весело светило солнышко. Я был дома. В своей кровати.

Поправил сбившееся одеяло, взял с приставленного к кровати стула чашку, жадно хлебнул остывшего чая.

Вошла бабушка с телефоном в руках:

– Как ты себя чувствуешь?