А Гхен уже был рядом. И Сиран тоже. Я выхватил меч и бросился вслед за ними, держась за могучей спиной Гхена, чтобы не попасть под выстрел второго, еще вооруженного противника. Сервоприводы взвыли, и доспех гладиатора застопорился под ударами Гхена. Сиран отбросила его копье в сторону.

Я взмахнул мечом и ударил второго стрелка по руке с такой силой, что сработавшая защита доспеха заставила его выронить копье. Рука дернулась в сторону, сочленения брони замерли, полимерный комбинезон затвердел, словно камень. Не желая сдаваться, гладиатор выхватил с пояса нож и развернулся, пытаясь достать меня. В настоящем бою противник бы этого не сделал. Мой удар мог отрубить руку человеку в такой же экипировке, как у нас, но на самом деле гладиатор не получил повреждений. Его атака застала меня врасплох, и лезвие скользнуло по нагруднику, оставив глубокую борозду.

– Так, значит, ты не левша? – спросил я и рубанул его по бедру.

Доспех запищал и обездвижил его. Но гладиатор не упал, как обязан был поступить, и мне пришлось нанести еще один аккуратный удар, сломав лезвие ножа и обезоружив противника, а затем со звоном огреть его по голове.

И тут все кончилось – третьего гладиатора сразила Сиран с помощью остальных. Как это бывало с Криспином, я ожидал какого-то мгновения торжества, какого-то волнения, отмечающего конец битвы. Но ничего не произошло. И никогда не происходило. Схватка завершена, нить продета в иголку, и то, кем вы были прежде, с грохотом вновь обрушивается на вас. Какое-то мгновение я слышал только стук крови в ушах, чувствовал только тяжесть доспехов и боль от врезавшихся в кожу ремней. Думал только о том, как тяжело вздымается моя грудь, вдыхая густой, влажный воздух.

А затем экран безопасности внезапно перестал существовать, исступленный восторг толпы хлынул на нас, подарив мне мгновение крещендо. Потрясения. Огромного потрясения. Я задумался о том, как много людей ожидали, что мы все погибнем. Погибло восемь из нас. Двенадцать остались живы. Оглушенный шумом, я посмотрел в ложу графа. Балиан Матаро стоял под полосатым нефритово-золотым навесом, огромный, как бык, а рядом с ним – еще один худощавый мужчина. Неподалеку от него я различил черную ведьмовскую тень приора Капеллы. Граф поднял руку, его изображение появилось на экране над ложей – экране, которого я даже не замечал до этого момента.

Шум наконец затих, и над толпой разнесся усиленный динамиками голос нобиля, густой и величественный:

– Вы отлично сражались, мои мирмидонцы, отлично!

Он зааплодировал, и даже на высоте тридцати футов было видно, как блестит золото у него на пальцах, на лбу, на шее. Драгоценный металл резко выделялся на угольно-черной коже. Насколько был скромен мой отец, настолько же граф любил показную роскошь, настоящий эстет с густым, как вино, голосом.