Вот таким образом Эш и дошел до того, что стал заниматься тем, что у него лучше всего получалось, но чего парень просто терпеть не мог — бывший генерал стал учиться. Сидя на камне, свесившимся над бездонной пропастью, волшебник слушал мир, если так, конечно, можно выразиться. В конце концов именно так, по мнению дворцовых наставников, можно быстрее всего узнать тайный смысл многих слов. Оказалось, что наставники не за доброе слово получали огромные зарплаты и дело свое знали. Эш действительно постиг десятки, сотни формул, немыслимо расширивших границы его возможностей.
— Вечереет, — произнес Джиг.
Имелась у него такая привычка — говорить об очевидном. Многих она раздражала, но Эша только веселила.
— И правда, — сказал волшебник, будто удивился.
Джиг достал из складок одежд две длинные трубки, забитые особым табаком и протянул одну другу.
— Сам резал? — спросил юноша, вдыхая ароматный, нежный дым.
— Порой надо чем-то занять руки, когда неспокоен разум.
— И что же беспокоит твой разум?
В воздухе танцевали маленькие люди, чьи платья и тела состояли из завитков дыма. Если что и полюбилось Эшу в дворцовой жизни, так это балы. О, какие умопомрачительные, невозможно изысканные и головокружительные балы гремели по дворцам Мистрита. Жаль — Эшу уже никогда их не посетить.
— Ты, мой новый друг, — ответил Джинджинг, выдыхая колечко дыма и заключая в него одну из танцующих пар.
— Не стоит, — улыбнулся парень, наблюдая за тем, как человечки пытаются выбраться из ловушки.
— И все же позволь мне побеспокоится.
Волшебник пожал плечами, продолжая качать ногами на такой высоте, от которой у непривычного человека голова станцует вальс.
— Мне не понятно твое желание стать монахом.
Эш не ответил, он продолжил курить, наслаждаясь редким, душистым табаком, который не сыщешь ни в одном другой краю.
Джиг, видя, что магик молчит, продолжил:
— Если ты примешь постриг в монахи, вся твои сила как волшебника исчезнет! Ради чего ты просиживал на этом клятом камне, если собираешься от всего отказаться?!
Юноша улыбнулся. Ему было демонски приятно, что хоть кто-то в этом мире искренне заботиться о нем. А он, в свою очередь, как мог заботился о послушниках. Ну разве что слишком активно проказничал вместе с детьми, но такой уж характер. Да и проказы, по большому счету, оставались невинными проделками.
— Скажи мне, мой мудрый друг-монах, как часто ты делал в своей жизни то, что хотел?
Джинджинг задумался. Эш понимал, что его собеседник хочет ответить избитой мудростью, на вроде — «