И я просыпаюсь, резко сев на постели.

Рядом со мной, пробурчав что-то во сне, крутится Кара. А я пытаюсь отдышаться, хватая ртом воздух. Мой лоб покрыт испариной, а ладони противно липкие. Как я устала от того, что не могу нормально спать. Стоит мне просто прикрыть глаза и передо мной встаёт багряное зарево битв. За последние полгода их было не мало. Они не вспоминаются отдельными фрагментами, все они смешались в мерзкий кровавый клубок. Который давит на меня, мешает дышать.

Аккуратно выбравшись из-под одеяла, я вылезаю из палатки, и недолго раздумывая, плюхаюсь рядом с брезентовой стеной, прямо на землю. В темноте ночи я далеко не уйду, точно напорюсь на что-нибудь, а тут можно посидеть до утра, не мешая спать подруге. Я тяжело вздохнула. Как меня утомили эти еженощные посиделки на улице. Я сплю от силы три — четыре часа, а остальное догоняю транквилизаторами. Раньше Риши через день колол мне снотворное, но сейчас этого делать нельзя. Причин много, но главная, что место нашей нынешней стоянки неспокойное. Это раньше мы могли оставаться долго на одном месте, сейчас так не получается, неделя, если сильно повезёт две. Всё началось в тот день. Тогда всё переменилось. Но только позже мы поняли масштаб кошмара.

Перед внутренним взором настойчивой картинкой встаёт лицо Германа, его очи сначала полные боли, разрывающей его тело и заполоняющей мозг, а затем тускнеющие, превращающиеся в безликие и стеклянные. Я вспоминаю их постоянно, не могу не воскрешать их в памяти. Даже сейчас, по прошествии полу года, боль не притупляется.

Тогда я пришла в себя не скоро. Риши говорил, что я сутки провалялась без сознания. Я помню только, как открыла глаза и прошептала:

— Герман…

Ко мне сразу подскочили Риши с Карой. Руки подруги тряслись, она пыталась упокоить меня, гладя по кисти, но только ещё больше заставляла нервничать. Когда я села и поняла, что не в курсе, где нахожусь, я осознала, что уведенное это не страшный сон и не бред, это правда.

Я сидела и не представляла, как справится с давящим чувством, где-то внутри меня, оно заставляло слезы бежать по щекам, втягивать горьковатый воздух сквозь зубы, оно распирало мою грудную клетку требуя выхода, но не находило его. Германа нет. ГЕРМАНА нет. ГЕРМАНА НЕТ. Всё громче и громче, билась в голове похожая на набат мысль.

— Асенька, Ася, скажи что-нибудь, — теребила меня подруга, боявшаяся, что я опять замолчу. Наверное, я этого и хотела бы, да мой организм решил иначе.

— Что-нибудь, — отрешенно пробормотала я. Голос был, тихи, сухой, ломкий, как старые веточки, но он был. Я слышала его, ощущала, как слова, слегка перекатываясь в горле, вылетали наружу. Как долго я об этом мечтала, как хотела, но сейчас мне это не было нужно.