Юстициарий уже чувствовал прикосновение холодного лезвия к шее. Хотя нет. Его казнят не мечом. Его повесят, как обычного бродягу. Вот Этруско, может быть, обезглавят, но точно не его.

— Однажды ко мне явился незнакомец, — залепетал он. — Лицо его было скрыто капюшоном, но он сказал, что пришел от Ворона, что он его правое крыло. Он проник в самое сердце дворца незамеченным и предложил сделку. Он обещал достать доказательства того, что у короля есть бастард, и указать место, где он скрывается. От меня лишь требовалось найти того, кто согласится представить его ко дворцу после смерти королевской семьи.

— А взамен? — мрачно спросил Марк.

— Я не знаю. Но они угрожали, — юстициарий молящим взглядом обвел окруживших его людей. — Я согласился, иначе они убили бы меня. И всех, кто в родстве со мной. Мое древо бы зачахло. Я…

Марк наотмашь влепил Конфлану оплеуху:

— Врешь! Ты наверняка думал лишь о том, что в тени этого несчастного ребенка станешь править сам.

— Но в нем течет кровь короля, — просипел юстициарий.

— Это уже не важно, — заговорил архиепископ, поднимаясь. — По краю громадной пустыни текла небольшая речушка. Она была хила и слаба, и с каждым днем земля отбирала все больше сил у нее. Но от ветров, что пролетали над ней, она ведала, что на другом краю лежит ее сестра, полноводная и могучая. И тогда речушка спросила у ветра, не знает ли он способа перебраться через пустыню, чтобы она могла соединиться с сестрой, но ветер ответил: «Нет. Пустыня велика, и жаркое солнце иссушит тебя еще в начале пути». Тогда из высокой травы показался черный змей. Он сказал: «Позволь мне отравить тебя. Ты станешь черной и тяжелой. Станешь мертвой водой. Мертвую воду не тронет ни солнце, ни земля. Так и доберешься до другого края пустыни». Но речушка ответила: «Уж если умереть, то пусть я умру в белом солнечном свете». И потекла она через пустыню, и испарило ее солнце. Превратилась она в облако, и ветер перенес его через пески. И пролилось облако на другом конце дождем, и речушка слилась с сестрой. А ты, несчастный, позволил себя отравить. Поддался на уговоры своего змея… Я принял решение.

Бенегер взял со стола подсвечник с тройкой толстых свечей и направился к свиткам. Десятки глаз наблюдали, как в желтом пламени корчатся свернутые трубками грамоты. Все семь.

— Повторяю: все, что произошло, именем Господа, остается в этом зале, — железным голосом проговорил архиепископ. — Простите, дети мои — граф Этруско, юстициарий Конфлан и несчастный неизвестный юноша. Если хотите исповедоваться, я послушаю вас.