— Кажется, мечте твоей не осуществиться.

— Моей? — удивился Такэда. — Какой мечте?

— Пожить в симбиозе с негуманоидной дамой, представляющей собой скафандр высшей защиты. Разве нет?

— О да, мечтал всю жизнь, — остался невозмутимым Толя.

Что-то прошуршало за спиной, под обрывом. Такэда рывком обернулся и отпрыгнул назад, чуть не сбив с ног занятого какими-то манипуляциями Сухова. Над краем скалы виднелась чья-то странная, полуптичья-полурыбья голова с плоским утиным клювом, вытянутая вперед, в чешуе, с кольцами серебристого пуха вокруг глаз, круглых, с огромными зрачками, немигающих, в которых стоял вопрос и ожидание.

— Знакомься, — с облегчением сказал Никита. — Диморфант… э-э… имя ты ему дашь сам.

Такэда, скосив на него глаза, понял, что танцор «говорит с Космосом»: лицо у Сухова напряглось, приобрело сходство с лицом Зу-л-Кифла, тяжелым и властным.

— Подойди, — четко выговорил Сухов не своим, гортанно-звучным, глубоким, каким-то «объемным» голосом, не открывая рта. Команда относилась к существу над обрывом, но была столь твердой, что даже Такэда послушался, впрочем, опомнившись тут же и сообразив, что «услышал» не голос друга, а мысленный приказ.

Над краем скалы показались плечи диморфанта, потом туловище, бесформенное и плоское, с двумя боковыми отростками в виде крыльев. Казалось, движется не живое существо, а мохнато-чешуйчатый оживший халат с капюшоном, надетый на вешалку.

— Это твой хозяин и друг, — раздались внутри Толи «слова» пси-языка Сухова, понятного, очевидно, и диморфанту.

— Прикоснись к нему, — скороговоркой произнес Никита уже нормальным голосом, — а то сбежит. Их уничтожили столько после Битвы, причем бессмысленно, совершенно по-человечески, что выживание стало второй жизненной программой.

— А ты говоришь, они неуязвимы…

— Они неуязвимы для любого физического воздействия, но не для любого магического. Хотя, если эти уцелели, значит, они приспособились сопротивляться и магам.

— И все-таки здесь какой-то парадокс.

Такэда, повинуясь больше взгляду Сухова, нежели собственному рассудку, придвинулся к «халату на вешалке» и заставил себя коснуться лоснящегося, словно смазанного жиром и в то же время совершенно сухого плеча. Его пронизало удивительное ощущение: нечто похожее на электрический разряд, но разряд не физический, а эмоциональный, уместивший в одном мгновении растерянность, страх, удивление, восторг, блаженство и покой! И огромное облегчение.

— Сусаноо! — вырвалось у Такэды.

Никита издал суховатый смешок.

— Пусть будет Сусаноо… хотя Сусанин звучит не хуже.