Прежде чем вступить на мост, который невесомой дугой пересекал реку, задержались на минуту, завороженные водой. То есть вовсе не водой и вообще не жидкостью, как оказалось при ближайшем рассмотрении! Река представляла собой поток всевозможных предметов, тел живых существ, растений, изделий рук человеческих и, наверное, нечеловеческих, имевших тем не менее какое-то функциональное назначение даже для неискушенного наблюдателя. Объекты этого потока переходили из формы в форму, сливались, расслаивались, перетекали друг в друга, создавая впечатление струй и медленного, беззвучного течения. Землян мороз продрал по коже от избытка впечатлений и того жуткого равнодушия, которое внушала «река».

— Кома богини Мокоши, — сказал князь. — Олицетворение неопределенности бытия. Она беспредельна и существует во всех Мирах Веера, только по-разному воспринимается.

Что-то шевельнулось — в душе Никиты и одновременно вокруг него, словно скалы мгновенно изменили форму, хотя ландшафт по-прежнему оставался неподвижен и нем. И тут же Рогдай и Добрагаст вскричали в два голоса:

— Сторож!

Оба они смотрели в противоположные стороны, и Никита понял, что отряд попал в ловушку.

— Виноват, князь! — выговорил прыгающими губами Вихорко. — Я их учуял, но огляд зело черен…

— Не казнись, — сказал Мстиша, — доставай меч, здесь твое искусство не пригодится.

Из-за гроба Святогора бесшумно, как тень, выпрыгнуло к мосту жуткое страшилище, напоминающее то, окаменевшее над берегом, что видели с вертолета: три бугристых красно-коричневых торса сидели на одном заду с двумя складчато-бугристыми ногами. Тела венчали крокодилоподобные головы с горящими желтыми глазами — по три на каждой голове. Все торсы имели по две лапы с кинжаловидными когтями, которые казались вовсе не когтями, а многолезвийными саблями. Кисти рук у чудовища были почти человеческими, пятипалыми — три пальца отдельно от двух других, хотя и раз в пять крупнее.

— Триглав! — побледнел Вихорко.

— Многорук! — эхом отозвался Добрагаст.

Никита оглянулся.

По дороге к мосту неспешно шествовал еще один монстр: десятиметровая горилла с головой-бугром, напоминающей лягушачью, замотанную от колен до шеи блестящим, как металлическая фольга, бинтом. В каждой руке-лапе гигант держал по огромной секире, но лап у него было всего две, плюс две толстые, оплывшие, слоновьи ноги, заканчивающиеся копытами. Многоруком, по мнению Сухова, он быть никак не мог. Как и многоногом.

— Как он мог нас догнать?! — изумился Рогдай.

— Это другой, — сказал Мстиша, думая о чем-то своем.