В этот момент горбун внезапно заговорил:

— Не ведаю, что заставило тебя стать убийцей, высокочтимый Киоши Мацусиро, но верю, что причина была действительно веской…

Киоши замер, едва не уронив рюкзак. Внутри дрогнуло, наконец-то вспыхнув отгадкой. Он вновь ощутил себя ребенком, беспокойно преклонившим колени перед воспитателем и жадно впитывающим трескотню его скрипучего голоса:

— Только пребывая в хрустальном рассудке и действуя по собственной воле, мы способны разумно оценивать поступки, — шепчут факела на стенах родового поместья. — Только тогда мы можем давать оценки поступкам и защищать их, даже если кто-то полагает, что мы действуем неверно, — вторят им узкие стяги на стенах, разбуженные утренним сквозняком. — Только приняв поступок во всей опасности последствий, ты сможешь в точности познать его цену. И если последовавшее наказание будет жестоким, сумеешь примириться с этой жестокостью… — оружие в специальных стойках вдоль стен тренировочного зала загадочно поблескивает. — Так отстаивай цену своего решения, маленький Киоши…

Картинки были яркими, словно заново пережитыми в это кабацкое мгновение.

Кузен Ангус, подавившийся дерзкими словами; растущая лужа крови, и лязг тяжелого отцовского меча по каменным плитам. Лицо дяди, искаженное яростью. Старый отец, в отчаянии качающий седой головой…

Киоши совершенно успел забыть этот голос.

Все еще придерживая перчатку, он тяжело опустился за стол. Посланник Дарвала по-прежнему сидел, не меняя позы и низко опустив голову. Юноша протянул руку, отодвигая в сторону бутыль и недопитый стакан.

Он вспомнил.

— Хоэда.

Горбун поднял голову, выглядывая из-под капюшона.

— Ты не узнал меня, молодой господин.

Он снова замолк, позволяя юноше внимательно рассмотреть свое постаревшее лицо — вытянутую вперед челюсть, мелкие звериные зубы, щеки и скулы, покрытые короткой черно-желтой шерстью, бусинки зорких глаз, когда-то светившиеся лукавством и мудростью.

Жилистая, худая рука потянулась к стакану, и у Киоши сжалось сердце. Он заставил себя избавиться от подлых мыслей — сам Хоэда когда-то учил его, что жалость оскорбляет достойного тоэха. Но ведь именно эти руки когда-то подбрасывали крохотного Мацусиро под самый потолок каминного зала…