Священники с шумом завладели матерью Муад’Диба. Некоторые хватали ее за руки, другие низко кланялись, почтительно произнося слова приветствия. Наконец, главные священники – по принципу «первые да станут последними» – с заученными улыбками стали говорить Пресвятой Преподобной Матери, что официальная церемония Просветления состоится в Убежище – старой цитадели, построенной Паулем.
Джессика посмотрела на двоих священников и нашла их отталкивающими. Одного звали Джавид – это был молодой человек с угрюмым лицом и круглыми, детскими щеками, в затененных, глубоко посаженных глазах таилась подозрительность. Второго звали Зебаталеф, то был второй сын наиба, которого когда-то знавала Джессика, о чем он не преминул ей сообщить. Этого было просто вычислить: веселье в соединении с беспощадностью, худое аскетическое лицо, заросшее светлой бородой, глаза выдают тайное волнение и большие знания. Джавид был гораздо опаснее – муж Совета, обладавший магнетической силой, но одновременно – Джессика не могла подобрать более подходящего слова –
– Скажи мне, Джавид, – спросила Джессика, – откуда ты?
– Я простой фримен, сын Пустыни, – ответил священник; каждое слово выдавало лживость этого утверждения.
Зебаталеф вмешался в разговор с напористой и почти шутовской вежливостью:
– Нам есть что вспомнить, госпожа. Я был одним из первых, вы знаете, кто познал святость и высокое предназначение миссии вашего сына.
– Но вы, насколько я помню, не были его федайкином, – ответила Джессика.
– Нет, госпожа. Я занимался более философским делом – изучал богословие, чтобы стать священником.
– Нас ждут в Убежище, – напомнил Джавид.
Заданный все с тем же странным акцентом вопрос требовал ответа.
– Кто нас ждет?
– Совет Веры – все те, кто хранит светлое имя и деяния вашего святого сына, – сказал Джавид.
Джессика оглянулась через плечо, увидела, как Алия улыбается Джавиду, и спросила:
– Этот человек – один из твоих поверенных, дочь моя?
Алия кивнула: