– Я буду молиться, чтобы он добрался домой в целости, – произнес Казим.

Он всей душой желал, чтобы это действительно было так, представляя, как Джай обнимает свою мать в Баранази. Затем он подумал о Рамите и вновь погрузился в меланхолию. Чего еще она от меня хочет? Я освободил ее. Она носит моих детей. Почему она не желает со мной видеться?

Однако юноша никак не мог отделаться от мысли, что в глубине души он это знает.

– Как идет твоя подготовка? – ворвался в его размышления голос Джамиля.

Воин-Хадишах теперь вел себя в присутствии Казима осмотрительнее, относясь к нему с бóльшим уважением и осторожностью.

Ведь ты – маг, а я – пожиратель душ… Однако мы по-прежнему братья по оружию, Джамиль. Ты все еще мой друг.

– Сабель говорит, что на то, чтобы полностью овладеть гнозисом, уйдут годы, – ответил он, хотя в действительности эта Шайтанова магия приходила к нему естественным образом, сама по себе.

Фрагменты воспоминаний Антонина Мейроса вошли в него вместе с энергией, которую он поглотил, и юноша понял, что может управлять чистыми энергиями почти инстинктивно, хотя они его и пугали. Более таинственные способности были ему пока что недоступны, однако Сабель сказала, что он быстро их освоит. Если ему хватит на это духу.

– А ты теперь правда владеешь его силой? – спросил Джамиль.

Его зрачки были слегка расширены.

Казим коротко кивнул.

– Мы получаем силу самого могущественного из магов, чьи души мы поглотили, – ответил он, повторяя слова Сабель. – Я теперь владею мощью уровня Вознесшегося.

Джамиль присвистнул:

– Тогда я больше не гожусь тебе в качестве партнера для тренировок, брат мой.

Криво улыбнувшись, Казим заворчал, однако настроение у него не улучшилось. Эта новая сила пугала его. Хуже того, он ощутил эмоции и желания, которые чувствовал Мейрос перед тем, как прекратить существовать. Казим узнал природу этого человека и понял, что тот был совсем не таким, каким он его себе представлял. Антонин Мейрос не был Шайтаном во плоти. Он был человеком, хорошим человеком с благими намерениями. И он любил Рамиту так же, как люблю ее я, а возможно, даже больше, ведь я относился к ней как к призу, а он – как к женщине.