Было видно, что сотник может очень долго перечислять список своих не высказанных никому претензий, потому сзади его тронула за плечо девка:

— Оставь его сейчас. У тебя есть родственники. Просто он к их числу не относится.

Но, не смотря на её слова, сотник успокоился далеко не сразу:

— А где ты в а р м и и служил, «брат»?! Где твои нашивки за ранения?! Где лично ты кровь проливал?!…

Хамза с досадой отвернулся. Понятно, что ушибленному головой вояке наступили на больную мозоль и воззвали к тем чувствам, которых он не испытывал и на которые, видимо, даже способен не был.

Если бы не трагичность ситуации, Хамза б ещё раз уверился в своём предположении: таких с войны внутрь страны отпускать нельзя. Никогда голытьба и нищета не простит выходцам из более успешных семей их более удачной жизни.

Голодная подзаборная шавка, очень долго не евшая досыта, всю жизнь будет лаять на породистого пса, которого хозяева лелеяли от рождения.

Этот сотник, казалось, старался выплеснуть сейчас в течение одной минуты все накопившиеся за годы обиды, коих было немало:

— А брюхо ты такое нажрал, видимо, недосыпая по ночам? И охраняя город?! — вояка ткнул пальцем под рёбра говорившему (который уже не рад был, что не сдержался). — Ты и по бегу на три мили норматив выполняешь, да?! И подтянуться на перекладине можешь не менее двух десятков раз?! И с грузом в полтела от приданного конного десятка бегом не отстанешь весь маршевый день, да?!.. — продолжал разоряться вояка, собирая всё больше слушателей.