– Не понимаю. – Элли перегибается вперед, хрустя дутой курткой «Берберри». – Если ты не собираешься делать этого с Робом, чего ты так нервничаешь?

– Я не нервничаю.

Несмотря на кремовые румяна и увлажняющий крем с тональным эффектом, я кажусь бледной, как вампир.

– Нервничаешь, – хором возражают подруги и смеются.

Элли тыкает меня в плечо бутылкой водки.

– Спорим, тебе не терпится выпить?

– Не надо, все в порядке, – отказываюсь я.

Странно, но я слишком взвинчена, чтобы пить. Кроме того, это первый день моей новой жизни. Теперь я буду поступать только правильно. Стану другим, хорошим человеком. Стану человеком, которого будут вспоминать добрым словом, а не просто вспоминать. Я повторяю это снова и снова, сама мысль придает мне силу – надежная опора, путеводная нить. Она помогает прогнать страх и зудящее чувство глубоко внутри, будто я забыла что-то сделать, упустила.

Линдси обнимает меня и целует в щеку. Ее дыхание пахнет водкой и драже «Тик-так».

– Наш личный водитель-трезвенник, – произносит она. – Чувствую себя важной шишкой.

– Ты и есть шишка, – соглашается Элоди, – опасная для общества.

– Поговори мне тут, шлюшка! – С этим возгласом Линдси оборачивается и швыряет в Элоди тюбиком блеска для губ.

Та ловит его, триумфально визжит и мажет губы.

– Ну а я тогда закоченевшая шишка, – ноет Элли. – Давайте уже пойдем в дом.

– Мадам? – поворачивается ко мне Линдси, взмахивает рукой и слегка кланяется.

– Ладно.

Мысленно я продолжаю твердить: «Ну, знаешь, посмотреть кино, или перекусить, или еще что-нибудь… А то мы уже пару лет толком не общались…»

Вечеринка оглушает ревом. Может, дело в том, что я трезвая, но вокруг до нелепого тесно, жарко и неуютно; впервые за долгое время я не сразу решаюсь войти, как будто все уставились на меня. Я напоминаю себе, что главное – найти Кента.

– Дурдом, – заключает Линдси.

Наклонившись и крутя ладонями в воздухе, она приветствует людей, прижатых друг к другу, передвигающихся не более чем на дюйм за раз, будто их соединяет незримая нить.