Светлый фон
18 января 1940 г. Безымянная опушка леса, где-то у линии фронта. Примерно в восьми-десяти километрах восточнее дороги Места-тие. Западный берег Ладожского озера.

Смеркалось. Я мерз, сидя в сильно осевшем назад двухбашенном Т‐26, и слушал, как финские пули с непередаваемым ведерно-кастрюльным звуком ударяются о броню. Я так и не понял, на фига прятавшиеся за деревьями финны, до ближайших из которых было около сотни метров, вообще стреляли (ведь ни противотанковых пушек, ни ПТР, ни даже бронебойных патронов у них явно не было) – складывалось впечатление, что они надеялись поразить засевшего в танке вредного стрелка (то есть меня) путем попадания в прицельные бойницы пулеметов, смотровую щель мехвода и прочие крайне немногочисленные на этом танке отверстия в броне. Но пока что «волшебных стрелков» в стиле Буффало Билла или Энни Окли среди них как-то не сыскалось, зато десятка полтора представителей «шайки финских белогвардейцев из Хельсинки» я на этой опушке уже успокоил навеки. Благодаря наличию «СНА» я слишком хорошо видел все их перемещения.

Впрочем, эта финская стрельба одиночными явно была частью некоего дешевого спектакля. Последний рикошет улетел в сторону ближайших елок, и спустя пару минут откуда-то из-за деревьев возник громкий и противный, уже ставший практически знакомым голос, не менее чем в двадцатый раз прокричавший (глотка у этого скота была явно луженая, раз он успешно обходился на морозе без мегафона и прочих технических средств):

– Hullo punainen! Bolsevikken! Luopua!! Большефикки! Сдафайтесь!!

– Painu vittuun! Pulunusia! Vuohenraiskaaja! И мне без разницы, рабочий ты или крестьянин!! Пособник мирового империализма!!! – заорал я в ответ (я вам, суки, покажу «сумасшедшего красного»!), послав супостатов на хер, параллельно обозвав их звездюками и обвинив белофинскую военщину в скотоложестве. Этого «орателя» я уже несколько раз пытался срезать из ДТ, но он все время успевал спрятаться за деревом. К тому же, потеряв некоторое количество народа, финны старались особо не приближаться к застрявшему Т‐26. Ну поговори, поговори, сволочь, – глядишь, и получишь ты свое, именно то, на что столь долго напрашиваешься, парламентер поиметый.

Мои сугубо интернетные познания в финском были, разумеется, не ахти, но на то, что отматюгать, пусть и через пень-колоду, «гордых сынов Суоми» моего словарного запаса вполне хватало. Самое смешное, что каждый раз после моих классово-площадных возражений шюцкоровцы затыкались и примерно минут пятнадцать ничего не орали и не стреляли (если они при этом думали, то интересно о чем?), а потом ленивая винтовочная пальба и предложения о сдаче начинались сызнова. У меня складывалось впечатление, что финны все-таки хотели дождаться, когда я расстреляю все патроны, и захватить меня живым. Как вариант, они, конечно, могли захотеть захватить, в относительной исправности, танк, в котором я сидел. Иначе зачем им вообще было несколько часов кряду, держать осаду вокруг меня (и всего их там затаилось человек сорок или около того)? Докинуть с такого расстояния противотанковую гранату или бутылку с зажигательной смесью было нереально, а пара брошенных ими (исключительно с досады или по чистой дурости, да и деревья мешали) ручных гранат взорвались, не упав ближе тридцати-сорока метров от моего танка.