Следовало, однако, остерегаться других бородачей — молодых или в расцвете сил, носивших намотанные на головы клетчатые арафатки или фетровые шапки в кавказском стиле. Они стояли в стороне, всегда группами, и разговаривали вполголоса, бросая вокруг холодные подозрительные взгляды. И еще — парней с покрытыми мягким юношеским пушком щеками, никогда не видевшими бритвы, с безумными глазами, полными свежего, почти нетронутого фанатизма прямо из медресе.

Были еще смуглые худые крысеныши в чересчур больших футболках «Баварии» или «Реала», иногда в бейсболках с вшитыми в них проекторами, заклепками, серебряными пластинками и расписными яркими узорами. Этих тоже следовало остерегаться, хотя и совсем по иным причинам. Именно к их числу принадлежал Мунир — Мунир, который за пять килоевро за информацию утверждал, что «в городе что-то назревает».

И теперь Норберт сидел в тени, с ароматом заваренной мяты во рту и облепленными сахаром губами, держа под рукой очки, и ждал.

В городе что-то назревало, но вовсе не нечто такое, что можно было бы отснять и бросить на растерзание божествам МегаНета. Чем бы оно ни было, оно пряталось где-то под поверхностью.

Воздух дрожал от жары. Надев очки, Норберт пробудил их едва заметным движением руки.

Сорок один градус. В тени. Вокруг шла своим чередом шумная жизнь рыночной площади, переполненная конгломератом звуков, запахов и красок. То и дело сквозь толпу протискивался дребезжащий скутер на ископаемом топливе. Вид голубоватого облачка выхлопных газов казался неуместным, удивительным и экзотическим. Нефть продолжала существовать, вот только никто не хотел ее покупать, кроме Азии и Африки. В течение двадцати лет самая потрясающая метрополия мира превратилась из рая на земле в обычный, пришедший в упадок арабский город. Все, что осталось от нефтедолларового великолепия, — возможность купаться в бензине за жалкие десять дирхамов за литр. Потрепанные «бентли» и «роллс-ройсы», «мерседесы» с выбитыми стеклами и тарахтящие скутеры, переделанные в грузовые тележки, — и в меру дешевое электричество, почти круглые сутки. В Европе, схваченной за горло доктриной сбалансированного развития, даже это было бы чересчур.

Из отеля «Кингс Меридиан», в котором жил Норберт, он видел хрустальные башни Мина-Сейахи, невероятными формами устремившиеся в небо. Бывшее чудо архитектуры, некогда освещенное ночью подобно драгоценным камням, теперь пугало выбитыми стеклами и наполовину разрушенным гигантским шпилем Бурдж-Халифа, в свое время уходившим в небеса на восемьсот метров с лишним.