В конечном итоге оставив Митяя обживать здание, они отправились в службу судебных приставов, чтобы закрыть сделку. От лица службы выступал капитан, а от лица пайщиков – Гриша. Отдав приставу банковский чек и получив на руки судебное решение, они тут же отправились к ближайшему нотариусу, чтобы заверить сделку. Спустя ещё два часа всё было оформлено, и нотариус, получив свой гонорар, пообещал лично переслать все документы на собственность по адресу отдела жандармов.

– Ну, вот и всё, – усмехнулся Залесский с заметной усталостью. – Сам чиновник, но вот эти бюрократические скачки терпеть не могу. В общем, можешь завтра же давать команду на полное обустройство. Пусть дальше Митяй уже сам всё до ума доводит. А я поеду нашу тыловую службу пугать. Пусть работать начинают. А ты сейчас куда?

– Вас завезу, и в мастерские. Есть у меня одна задумка. Посмотрим, что из неё выйдет.

Они подошли к машине, когда Гриша, вдруг резко остановившись, внимательно всмотрелся в фигуру старика, стоявшего с протянутой рукой на углу улицы.

– Ты чего? – моментально насторожился капитан.

– Я его знаю, – негромко ответил Гриша и, захлопнув дверцу, направился к старику.

Заинтригованный капитан последовал за ним, не забывая внимательно оглядывать улицу. Подойдя к старику, Гриша пригнулся, заглядывая под обрез вытертой солдатской шапки, и, резко выпрямившись, выдохнул:

– Варрава? Ты как здесь? Что случилось? А майор твой где?

– Ох, сударь, – всхлипнул старик, узнав парня и безвольно опустив руки, – помер кормилец мой. Уж полгода тому.

– А с Ольгой что?

– Уехали они. Сначала-то в свадебном путешествии были. А потом вернулись и через три месяца опять уехали. А Юрий Львович, после их отъезда, снова болеть начал. Доктор тот, к которому вы его отправляли, сказал, что более лекарство никто не оплачивает. Пензии майорской не надолго хватило, он лекарство и поменял. А от Олюшки ни весточки. И сообщить некуда было.

– Так она за границей? – быстро уточнил Гриша.

– Да. А как Юрий Львович помер, мне пришлось почти всё, что было, продать, чтобы похоронить его по-человечески. А всё, что осталось, хозяин дома за долги забрал, а меня выгнал. У меня, говорит, тут приличный дом, а не ночлежка какая. Будут деньги – милости прошу, а нет – и не появляйся. Вот и остался я на старости лет на улице. Даже помереть спокойно негде, – старик снова заплакал, даже не пытаясь стереть льющиеся слёзы.

– Уймись, старче, – вздохнул Гриша, выслушав его историю. – Голоден?

– Второй день росинки маковой во рту не было, – кивнул старик.

– Пойдём.