– Какое-то нелогичное место, – сказала Валка. – Зоопарк? Сады? Зачем закрывать все это на замок? Почему не выставить в городе, чтобы жители могли любоваться?

Она убрала пистолет в кобуру и подошла к ближайшей статуе во внешнем кольце. Наверху ветер из вентиляционных шахт теребил длинные бороды мха, свесившиеся, словно флаги, с осыпающейся каменной кладки замка.

– И на лабораторию не похоже.

Вдруг Валка вскрикнула и отскочила от статуи. Я инстинктивно бросился к ней:

– Что случилось?

– Она пошевелилась!

Пистолет снова оказался в руке Валки, но не был нацелен на мраморный образ. Статуя изображала женщину, почти обнаженную, если не считать легкой шали, не скрывающей ее высокую грудь. Время и вода подточили ее; в руке и бедре недоставало кусков. Несколько фрагментов шали тоже отсутствовали. Мне не показалось, что она двигалась, но я заметил трещины в аккуратных очертаниях ее шеи. В них скопилось что-то красное, как чернила, которыми я веду эти записи, более густое и яркое, чем кровь. Статуя перестала казаться каменной; скорее, она напоминала какой-то омерзительный гриб.

– Уверены? – спросил я, потыкав пальцем плечо статуи.

Оно было мягким, как губка. В месте моего прикосновения расцвело красное пятно. Валка не ответила, но я, не оборачиваясь, ощутил в ее взгляде упрек.

– Вы ведь не думаете, что они когда-то были людьми? – спросил я.

– Понятия не имею, – ответила Валка. – Давайте убираться отсюда. Нужно найти Танарана и освободить «Мистраль». Времени в обрез.

Встряхнувшись, я огляделся и заметил, что в полукруглой стене открыты несколько дверей. Я почувствовал, что мы в каком-то нереальном месте – то ли во сне, то ли среди воспоминаний Кхарна, то ли еще в каком-то порождении его воображения.

Сад казался склеенным наспех, без архитектурного плана, как будто каждую комнату специально создавали не похожей на остальные и обособленной, а каждая дверь вела на сцену нового спектакля. За следующей оказался водный сад с плавающими в чернильно-темной воде серебристыми водяными лилиями и розовыми, как кожа юной девы, лотосами. В неподвижном воздухе порхали бабочки. Отсюда открывалась дверь к одинокой скале, в загоне под которой аждархи рвали клювами свежий труп льва.

Наконец мы нашли выход в новый зал. При нашем появлении на потолке зажглись лампы, под ногами поднимались облачка пыли, как будто никто не ступал сюда уже очень долгое время. С двух сторон были открыты двери, за которыми виднелись помещения с привинченными к полу старыми скамьями. С неожиданной тоской и ностальгией я вспомнил гипогей в Колоссо, где впервые встретился с Хлыстом, Паллино и другими друзьями.