Ее ногти впились мне в руку – боль была ощутимой даже сквозь шинель и тунику, и я поморщился.

– Чего не может быть, Марло?

Валка попробовала помочь мне встать, но тщетно.

– Голос из сна, – ответил я, пробуя подняться.

– Чего?

Я почувствовал, как ее тон снова стал резким, полным прежнего безжалостного скептицизма. Неприятия. Я даже подумал было, что сейчас она меня уронит.

– Не важно…

Слушай!

Слушай!

Но я не услышал, а увидел. Увидел пятно и пересечение коридоров, как будто мои глаза выпрыгнули из глазниц и поскакали в потемках по высоким залам и спустились на лифте к каменистому берегу и тьме из моих снов.

Все закончилось столь же внезапно, как началось. Я пошатнулся и упал.

– Откройте глаза! – трясла меня Валка.

Я открыл, но ничего не ответил, и она встряхнула меня снова, предупредив:

– Если будете молчать, то, клянусь предками, я хорошенько вам врежу.

Мое лицо стало твердым как камень, и я повернулся к ней:

– Если расскажу, все равно не поверите.

– А вы попробуйте.

Я встал прежде, чем она воплотила угрозу в жизнь, и оперся на стену. Голос ушел, остались лишь образы. Я вздрогнул, почувствовав, что надо мной надругались почти так же, как в тот день, когда Кхарн прислал ко мне Найю. В ум проникла чужая мысль. Я не знал, что думать и чему верить, но не заботился об этом, твердо понимая, куда должен идти.