Сузуха сделала полшага назад, потеснив брата:

– Если мы покажем… поможем найти вашего друга… вы нас отпустите? Меня и брата?

– Оставите с отцом? – добавил мальчик.

Я потерял дар речи, Валка тоже. Все это было глупо. Кто в здравом уме захочет жить – согласится жить, – зная, что рожден, чтобы умереть ради другого? Я подумал о Найе, которая не была хозяйкой собственной жизни, чья воля подчинялась желаниям ее создателей и владельцев. Эти дети были гомункулами иного сорта, преданные отцу и хозяину. Внутри у меня все застыло, холодный ветер сдул песок с давно забытого изречения.

Я услышал голос Гибсона, звучащий из воспоминания, с которым я не мог бороться: «Адриан, назови мне восемь степеней повиновения».

И я ответил, как и много лет назад.

«Повиновение из страха перед болью. Повиновение из прочих страхов. Повиновение из любви к личности иерарха. Повиновение из верности трону иерарха. Повиновение из уважения к законам, людским и божественным. Повиновение из набожности. Повиновение из сострадания. Повиновение из преданности».

«Какая из них наивысшая?»

«Повиновение из преданности, разумеется», – ответил я тогда.

Ответ был очевиден. Если ты предан человеку или идее, то можешь пожертвовать всем, чтобы защитить то, что для тебя свято. Недаром рассказывают о матерях, бросавшихся на копья врагов, чтобы спасти детей, или о людях, меняющих всю свою жизнь ради возлюбленных. Такая преданность поглощает настолько, что любые твои жертвы вовсе не кажутся таковыми.

Гибсон покачал головой: «Адриан, я просил тебя назвать не главную, а наивысшую. Преданность подразумевает привязанность и может стать порочной, если ты ей позволишь. Ты рискуешь превратиться в ее раба. Беззаветная любовь – это любовь в кандалах».

«Значит, сострадание?» – спросил я.

«Сострадание», – согласился схоласт.

Сострадание требовало, чтобы мы с Валкой оглушили этих сбитых с толку детей и, если понадобится, за шкирку вытащили из этого ужасного места и увезли прочь с Воргоссоса.

Но у нас не было ни времени, ни возможности проявлять сострадание.

– Кто может знать? – спросила Валка, не опуская пистолета, затем повторила вопрос, давая понять, что адресует его огромному Возвышенному: – Вы сказали, что они могут знать, где наш товарищ. Кто «они»?

– Братство, – ответил Калверт, и по моей коже пробежали мурашки; я отчетливо услышал рычание множества глоток во тьме. – Они знают обо всем, что здесь происходит. Здесь и снаружи, даже за самыми далекими звездами. Они служат господину. Служат ему и отвечают перед ним.

В голове раздался беззвучный шепот, и я без подсказок понял, что это послание вроде того, что посещало меня во снах, которые не были снами.