– Э-э… – Вроде тут все чисто, но мать зря предупреждать не станет, и о Сэль с Мелхен забывать нельзя, мало ли… – Какая у Иоланты хорошая лошадь, даже удивительно.
– И вовсе нет, у нас все лошади хорошие.
– Так это ты?! Простите, сударыня, так это ваш конь?
– Вот только не надо назад, мне тебя на «вы» тоже называть трудно. Чижика Иоланте одолжила я, но восхищаться не надо, я из корысти.
– Вот как?
– Ну и назло немножко. – У некоторых просто уморительные гримаски получаются! – С Иолантой у Гизеллы не выйдет уводить за собой всех всадниц, а графиня Тристрам будет сидеть со своей Марией на софе и слушать музыку. Но вообще-то, будь моя воля, я бы хоть сейчас сбежала.
– Домой?
– Больше некуда. – А ведь она в самом деле может удрать! Просто взять, сесть на лошадь и удрать… – Я очень хотела посмотреть Марикьяру, но Гизелла меня теперь знать не желает.
– Марикьяру лучше смотреть в… другой компании.
– Мне тоже так кажется. В конце концов, можно съездить к тете, раз уж меня назвали в ее честь… Мы к ней почти собрались, но тут пришло приглашение ко двору, и родители страшно обрадовались. Кто ж знал, что сгребают всех. Как сено… Хоть бы уж в нем наперстянки не оказалось.
…На истоптанный снег косо серые тени ложатся… В спину бить – у беды на Изломе в привычку вошло. И опять остается одно: стиснув зубы, держаться — И не сметь показать никому, как тебе тяжело. И не выдать, как плохо тебе. И не сметь пошатнуться… Даже зная: придется теперь сжиться с этой бедой. Ты поверил: тому, что в Закате горит, не вернуться — А оно из глубин встало вновь, как туман над водой. Как над черным и стылым окном полыньи – пар морозный… Тень чудовища… Кто же мог ждать, что она оживет?